Эйзенман первым стал пытаться трансформировать в архитектуру идею беспрестанно меняющегося неопределенного текста, подчеркивая «де-центрирование» человеческого субъекта. С его теоретических размышлений и практики в середине восьмидесятых началось вовлечение идей деконструктивизма в архитектуру.
К направлению присоединились и другие архитекторы, заявившие о принадлежности к нему участием в нью-йоркской выставке (Френк Гери, Дениел Либескинд, Рем Кулхаас, Заха Хадид, Бернар Чуми, группа «КООП Химмельблау»). Заметим, что все они склонны к теоретизированию, но вряд ли кто-то, кроме Эйзенмана, да. быть может, Чуми, прямо связывает его с новинками современной философии. Конкретизация их идей в разной мере связана с опытом конструктивизма и экспериментами современных визуальных искусств. Деконструктивистская архитектура безразлична к контекстам, но предполагает высокое значение роли ар- хитектора-формотворца и интерпретатора потребностей общества — в этом она возвращается к утопическим претензиям раннего модернизма.
Первым шагом Эйзенмана к деконструкции был жилой дом в Берлине, на углу Фридрихштрассе и Кохштрассе, построенный по программе IBA (1981-1986).
В основе стратегии его проектирования лежат «концептуальные раскопки» — наложение планов и карт различного времени и масштаба, показавшее различие направлений планировочной сетки, обозначившей очертания участка.
В конечном счете, проект Эйзенмана определен сопряжением направлений современных улиц и отклоняющейся от них сетки карты Меркатора. Как бы вычлененная из целого часть углового объема несколько отступает вглубь от фасада и развернута «по Меркатору», что должно связать участок с его глобальной позицией. Там, где развернутая плоскость теоретически должна пересечься с фасадом, она как бы прорезает его, вновь демонстрируя меркато- ровское направление. Оба эти скошенные участка стены выделены наложением яркой хроматической сетки. Квартиры дома имеют вполне обычную планировку, но «деконструктивистский жест» вызвал деформацию очертаний части комнат.
Структуралистские дома Эйзенман (от I до VI) создавал, не задумываясь над тем, насколько экспериментальные формы пригодны для жилища. Их называли домами мазохистов, созданными архитектором-садистом. Еще более решительным экспериментом должен был стать проект дома для уик-энда в Санта-Мария дель Мар, Испания (1988), в котором Эйзенман стремился воплотить теории Деррида, разрушая идею места и бросая вызов идее порядка Такой вызов, заявлял Эйзенман, «подавляется традиционным разумом, но… не может более подавляться». Он описывал этот дом как антитезу статичной позиции, фигуру и каркас одновременно с тремя взаимопроникающими Г-образными тангенциальными плоскостями. Дом исключал традиционное разграничение внутреннего и внешнего; его структуру определили значения постоянных изменений и «контролируемых случайностей». До осуществления этот эксперимент доведен не был.
В восьмидесятые Эйзенман получил несколько крупных заказов, что позволило ему развивать свою теорию в различных масштабах. Его Центр визуальных искусств им. Векснера в университете штата Огайо, Колумбус (1983-1989), организован вдоль длинной прозрачной решетчатой конструкции, которая делит на части существующую ткань комплекса по диагонали. Идея в том, что этот каркас вводит в загородный кампус направление сетки координат, определяющей построение плана Колумбуса, отдаленного на несколько километров. Дополняют эту игру по придуманным для нее правилам вымышленные «исторические» формы — макет некоего контекста с подобием расколотых кирпичных башен — пародия на контек- стуальность постмодернизма. Центр Векснера рассчитанно замыслен в своей сложной фрагментации и наложении различных координатных систем.
Главные темы этого проекта использованы для Центра дизайна и искусств университета в Цинциннати, Огайо (начат в 1986), который расположен между двумя существующими зданиями. Здесь также использован «прием палимпсеста» — план создан как бы на накладывающихся одна на другую развернутых под углом координатных сетках, но главный элемент плана — пассаж с очертаниями изломанного под прямыми углами зигзага — сформирован более решительно и четко. Сложные наслоения визуальных планов сильнее акцентированы. Чувства неопределенности ориентации и беспокойной сложности, созданные в антиинтуитивном процессе проектирования, доминируют в интерьерах.
Центр собраний в Колумбусе (1989-1992) Эйзенман создавал на месте бывшей железнодорожной станции как выражение меняющейся городской жизни в эпоху информатики. Он наметил разделение объема здания на криволинейные, вяло изгибающиеся полосы. Начало их на стороне, выходящей к главной улице, отмечено фасадами, по-разному сдвинутыми и повернутыми по отношению к фронтальной линии. Фасады эти, облицованные кирпичом и интенсивно окрашенными металлическими плитами, динамично перекошены. Начинаемые ими полосы несколько различаются по высоте и по-разному изогнуты в плане. На уровне кровли они сливаются, пересекаются, расходятся, оставляя место для промежуточных клиньев. При взгляде сверху это напоминает кусок многожильного кабеля со сплетающимися волокнами. Вопреки всей этой сложной странности метафорической оболочки, план относительно прост. Его разделяет прихотливо изгибающаяся внутренняя улица длиной 180 м, по одну сторону которой расположены группы комнат для собраний за уличными фасадами, по другую — выставочный зал. Резко меняющиеся уровни потолков и организация света определяют характер интерьеров.
