Тенденция к постепенному очищению зданий от орнаментальных нагромождений совпала с изменениями в господствующем классе Америки. Крупные монополии во все большей степени подчиняли себе экономику нации. Вместе с тем их реальная власть становилась все более анонимной. «Капитаны» уходили в тень. Соответственно начинает казаться импонирующим более внушительный, более лаконичный и безличный символ.
Теперь офисы становятся скалообразными, четко ограненными массивами, напоминающими архитектуру на полотнах ранних кубистов. Их стены прорезаны лишь небольшими окнами, пилоны широки и грузны. Таков «Палмолайв-билдинг» в Чикаго (1928—1929, фирма Холабёрд и Рут). Здание вздымается семью резко обозначенными уступами, придающими ему очертания вытянутой пирамиды. Три вертикальные складки прорезают широкие стороны объема по всей его высоте, связывая уступы. Трудно заподозрить, что стены, кажущиеся массивными, на деле лишь тонкие ограждения, подвешенные к стальному каркасу. Мода на внушительную массивность очертаний, очищенных от декора, распространилась, сохранив влияние и в следующем десятилетии.
Башни со сложным венчанием, затесненные и скрытые от глаз другими высокими постройками, теряли силу выразительности. Чтобы достичь «престижности» было уже необходимо создавать сверхнебоскребы, завершения которых выбрасывались бы выше среднего небоскребного уровня, Применение высокопрочной стали, усовершенствование конструкции каркаса и использование для наружных стен легких навесных панелей из штампованного металла открыло такую возможность. Несмотря на то, что экономические расчеты говорили о нерентабельности зданий выше 60 этажей, сверхгиганты, далеко выходящие за рубеж разумного, появились. Появились для того, чтобы поражать магией рекордных величин, если не символикой формы. В 1929 году в Нью-Йорке был закончен «Крайслер-билдинг» (арх. У. ван Ален)—77 этажей, 318 метров, а уже через два года его рекорд превзошел тоже нью-йоркский «Эмпайр-стейт-билдинг»—102 этажа, 381 м (арх. Р.-Х Шрив, У.-Ф. Лэмб, А.-Л. Хэрмон). Композиционный стереотип уступчатой башни за определенным порогом величин терял впечатляющую силу, не удалось найти и выразительной формы для легких стальных панелей. «Одинокие динозавры» поражали прежде всего рекордами. Разумной альтернативой стало здание пластинчатой формы. Оно уже не центрировало пространство вокруг себя (что предполагает свободное расположение), а организовывало и направляло его. Более удобными получались и планы конторских этажей. Основная символическая функция в таких зданиях возлагалась уже не на венчание, а на подножие — обрамление входа, помпезные вестибюли.
Одна из первых пластин 1920-х годов — здание «Риверсайд-плаза» в Чикаго (1929, фирма Холабёрд и Рут), массивный главный блок которого, имеющий 26 этажей, развернут широким фронтом вдоль «плазы», обрамленной низкими монументальными крыльями. Финалом постепенного развития стало здание газеты «Дейли ньюс» в Нью-Йорке (1930). Его авторы — архитекторы Р. Худ и Дж. М. Хауэлле — легко отказались от «готицизма», принесшего им славу, лишь только почувствовали изменение конъюнктуры, влекущее за собой перемену вкусов. Их новое сооружение имеет форму вертикальной пластины, развернутой узкой стороной к улице. Вертикальность подчеркнута ритмом плоских уступов, придающих объему направленную динамику, и расчленением стены из светлого кирпича на плоские пилоны, разделяющие вертикальные ленты окон. Вертикали не завершены карнизом — они просто обрываются верхними гранями уступов, что создает ощущение легкости, не остановленного движения. Плоский каменный рельеф, наложенный на пилоны, отмечает своим внушительным пятном вход в здание. Внешний эффект композиции как будто сравним с произведениями западноевропейских архитекторов того времени. Однако их работы — результат мучительных поисков единства эстетического и этического, зримое выражение социальной утопии, пусть наивной и не дающей радикального решения жизненных задач, но искренней и выстраданной. Для них форма вторична, здесь же решение формальной задачи не служит выражению сложных идей. Целью был броский, легко опознаваемый «имидж», он искался в соответствии с законами восприятия, но без мучительных попыток проникнуть в суть вещей. Европейский «авангард» ломал стереотипы буржуазных вкусов, Худ культивировал новые стереотипы. Европейцы вели ожесточенную борьбу с эклектизмом, Худ придавал ему внешнюю респектабельность и признаки «современности».
