С 1923 г. венские социал-демократы выдвинули программу коммунального строительства 5000 дешевых жилищ в год, финансируя ее за счет налога на строительство для обеспеченной части населения. За последующее десятилетие таким образом построены около 64 тыс. жилищ. Такой результат обеспечил социал-демократам устойчивую поддержку рабочего движения и мелкой буржуазии.
После ожесточенных дебатов о форме реализации строительной программы коммуна отвергла идею создания городов-садов на периферии города (среди ее энтузиастов был Адольф Лоос) и приняла принцип создания плотно застроенных кварталов со своими системами обслуживания на участках земли, прилегающей к центру (эту идею поддерживал работавший в Вене П. Беренс). Общей моделью стал Hof, замкнутый или полуоткрытый блок периметральной застройки, осуществленный по традиционным образцам в традиционных материалах. Эти «крепости рабочего класса» строились в основном архитекторами, принадлежавшими к школе Отто Вагнера. Наиболее ярким среди них был Карл Эн, создавший «пролетарский монумент», «красную цитадель» — Карл-Маркс-Хоф (1926—1930). Сооруженный вокруг неширокого двора, растянувшегося на километр, комплекс в своих 5—6-этажных корпусах насчитывал 1 325 жилищ. Система обслуживания включала детские сады, коллективные прачечные, поликлинику, магазины, библиотеку. Эпический масштаб его тяжеловесных масс противопоставлен пестроте окружающего городского контекста. Громадные арочные проемы, образующие крупный ритм на протяженных фасадах, артикулированы массивными креповками, над которыми поднимаются глухие башни с флагштоками. Пятна статичной, обобщенной скульптуры подчеркивают мощь стен, напоминающих фортификации. Эта архитектура агрессивной риторики — антитеза «машина для жилья» Берлина и Франкфурта-на-Майне. Она многое предвосхитила в монументально-романтических версиях советской архитектуры социалистического реализма середины тридцатых XX в. Но в ее семантике есть и трагическое предчувствие неизбежного разрушительного конфликта и гибели утопии. В 1934 г. Карл-Маркс-Хоф стал местом ожесточенных схваток во вспышке гражданской войны, положившей конец реформистским начинаниям «красной Вены», как и сотрудничеству между рабочим классом австрийской столицы и соцпартией.
В 30-е гг. архитектурные утопии «машинного века» стали уступать место тенденциям, связанным с возвращением интереса к традиционализму и историзму. В ряде европейских стран антитезой утопиям авангарда стали популистские утопии, побуждаемые и поддерживаемые установленными там тоталитарными режимами. Про- грессизму они противопоставляли «вечные», «вневременные» ценности. Но и в самом авангарде возникла тенденция, противостоящая идеалу «машины с человеческим лицом». Не подчиняющийся классификационным рубрикам историков и критиков архитектуры, Франк Ллойд Райт выступил со своим видением «машинного века». Сосуществованию человека и созданной им техники в рамках сложившихся структур расселения он противопоставил новый принцип — использование возможностей техники для разрушения этих структур и возвращения к существованию человека среди возрожденной природы. Подобно авторам многих архитектурных утопий, он видел в своей модели матрицу нового общественного устройства — как ему казалось подлинной демократии. Первая полная демонстрация замысла (Райт разрабатывал его с середины 20-х) состоялась в апреле 1935 г. на выставке промышленного искусства в нью- йоркском Рокфеллер-центре. Райт назвал свою модель «Бродэйкр- сити» — «Город обширных горизонтов».
На первый взгляд Бродэйкр — развитие идеи города-сада, восходящей к XIX столетию. Но в последней рассредоточенность сочетается с централизацией и компактностью в определенных пределах. Райт же предложил свое видение истинной формы расселения «машинного века». Он полагал, что современные средства коммуникации снимают разумную потребность в концентрации людей и производств, а вместе с ней — в любых формах централизации, в создании и существовании городов и сельских поселений, в качественном разграничении населенных мест и межселенных пространств. Антропогенное окружение равномерно распределено по территории. Мотивировки, приводимые Райтом, принадлежали оптимистическому началу автомобильной эры. Ему казалось, что новая форма господства над пространством и временем обеспечивается личным автомобилем, для которого практически доступна любая точка.
Но рассредоточенность для него — не самоцель. Просвещенного технократа, которого видели героем «века машин» Ле Корбюзье и германские рационалисты, в его замысле заменяет иная фигура — созданный джеферсонианской традицией американской общественной мысли самодостаточный сельский собственник. В его экономической и физической независимости Райт видел единственно возможное основание для подлинной демократии. Не только реальность, но и неизбежность осуществления своей модели Райт доказывал тем, что развитие промышленных технологий, побудившее урбанизацию, теперь начинает разрушать сложившиеся центры расселения. Единственным приемлемым убежищем в этих условиях, по его мнению, может быть индивидуальный дом среди земельного надела. Вместе с любыми формами зависимости Райт отвергал при этом земельную ренту. Каждый в его Бродэйкр должен получить абсолютное право на землю, которую использует и обрабатывает (в своей модели он предполагал норму надела в один акр — 0,4 га — на человека). Бродэйкр-сити был как бы взаимопроникновением прошлого и будущего: идеал джефферсоновской демократии, переводимый в понятия техники будущего.
Райт предполагал, что реальное единство должно обеспечиваться отказом от профессионального разделения труда и разделения граж-‘ дан Бродэйкр-сити на фермеров, рабочих и служащих — физический и умственный труд должны были стать частями занятости каждого. При этом машины должны обслуживать все виды труда; фабрики обеспечат механизацию ремесленных и сельскохозяйственных занятий. Постоянная смена трудовых задач и форм труда будет стирать грань между трудом и отдыхом. Райт тем самым обещал решение принципиальнейшей задачи архитектуры (как и художественной культуры в целом) — подойти к восстановлению целостности человеческой личности. Новый образ жизни должен был вновь укрепить семью. И Райт видел в нем путь к устранению той фрагментарности современной жизни, о которой писал любимый эстетик Райта Ф. Шиллер в своих «Шести письмах об эстетическом образовании». Более того, семья в его тотальной модели, как полагал Райт, возьмет на себя роль объединяющего общество начала, которую обычно выполняет государство.
