Аскетизм формальных средств стимулировался скудостью бюджета, но он служил выражению коллективной дисциплины кооперативных комплексов и пуританской морали. Гладкие плоскости стен кое- где оживляла игра теней от деревьев и сопоставление с озеленением, которому уделялось большое внимание. Связывался он и с представлением о «современности». «Автомобиль, аэроплан, динамо-машина уже развиваются в духе совершеннейшей целесообразности с лаконичной формой» — в этом Э. Май видел важный императив формообразования.
Особое внимание уделялось рациональной и компактной организации жилищ. В экономии пространства, структурной четкости его формирования, закрепляющего оптимальный вариант функциональных связей, виделись не только утилитарные и технические, но и этические проблемы, символичный аскетизм целого получал продолжение в формообразовании жилого интерьера. Непременной частью его была компактная и безупречно функциональная стандартная «франкфуртская кухня», разработанная М. Шютте-Лихоцки с учетом эргономики. Ее оборудование в соответствии с принципами научной организации труда было и метафорическим отражением конвейерной линии, утверждающим технократическую мысль в сфере быта.
Франкфурт был избран местом проведения в 1929 г. II конгресса С1АМ, посвященного проблемам минимального жилища. В. Гропиус сделал доклад о социологических основах его формирования. Он связал принципы организации жилища с задачей разгрузить современную семью — и прежде всего женщину — от домашнего хозяйства, обратиться к социализации его функций. Новые принципы формирования должны вести к возможности увеличения числа создаваемых жилых единиц при сокращении их площади. Он полагал, что главная задача — обеспечение не определенной площади, но хотя бы минимальной комнаты для каждого взрослого. Была поставлена задача — научно обосновать критерии, определяющие Existenzminimum — минимальную величину жилища, обеспечивающие необходимые биологические, психологические и социальные потребности индивида.
Франкфурт в строительстве своей «короны» периферийных поселков давал обширный материал для наблюдений и заключений. Казалось, что архитектура здесь перекрывает брешь между утопией авангарда, призывающего строить новый мир, и возможностями, которыми реально располагает социал-демократическая администрация. Но устранение земельных спекуляций и частного предпринимательства из строительного бизнеса города могло быть лишь местным и временным успехом в неотвратимо изменившейся общей ситуации. Усилия архитекторов становились безуспешными вместе с началом головокружительного роста стоимости строительных материалов. Начало Великого кризиса в 1929 г. положило конец надеждам, которые в течение пяти лет казались успешно осуществляемыми. В опыте Франкфурта-на-Майне возможности социальных реформ, посильных для СДПГ и профсоюзов, были использованы со всей возможной полнотой. Результат показал, однако, что «реформа в одном секторе, изолированная от комплекса институциональных реформ, координируемых в последовательную политическую стратегию, обречена на неудачу — в данном случае в строительстве и управлении земельной собственностью».
Мыльный пузырь осуществляемых утопий лопнул. Эрнст Май признал ошибочность надежд на то, что урбанистические модели сами по себе могут изменить общество и его социальные структуры. В 1930 г. вместе со многими сотрудниками по «Новому Франкфурту» (Фред Форбат, Густав Хассенпфлуг, Вильгельм Гаусс, Вернер Хебе- брандт, Ойген Кауфман, Курт Либкнехт, Март Штам, Ганс Шмидт, Вальтер Шютте, Маргарет Шютте-Лохоцки и др.) Май покинул Германию и направился на работу в Советский Союз. Он полагал, что сможет полноценно реализовать опыт пространственной планировки и управления урбанистическим развитием в условиях советской планируемой экономики.
Ситуация во Франкфурте-на-Майне была особой не только благодаря ее политической стороне — городские власти могли претендовать на эксперименты с планировочной структурой города, население которого не превышало 500 тыс. человек. Гораздо более драматичны были проблемы Берлина, одного из самых крупных мегаполисов Европы. Здесь даже не возникали посягательства на радикальное преобразование всего организма. Но социал-демократ Мартин Вагнер, занявший пост советника по развитию города, стал инициатором строительства нескольких жилых комплексов в периферийных зонах, которые, подобно созданным Эрнстом Маем, вошли в число ярких воплощений архитектурных утопий авангарда двадцатых. Прежде всего — это «поселки» Бритц (1925—1933), который проектировали М. Вагнер и Б. Таут, и Сименсштадт (1929—1931), где к начинавшему проектирование X. Шаруну (1893—1972) присоединились Вальтер Гропиус, Гуго Херинг, Отто Бартнинг, Фред Форбат. Таут к этому времени порвал с романтическими мечтами о «соборе социализма», «короне города» и с увлечениями экспрессионизмом конца второго десятилетия века. Он принял установки «новой вещественности», которые счел наиболее отвечающими экономической стесненности социальных программ, но, однако, был далек от прямолинейной прагматичности таких архитекторов, как Хезлер, сохраняя склонность к экстремальным решениям, в самой радикальности которых усматривал символическое значение. Он утверждал в 1929 г.: «Ни одна деталь не существует сама по себе, все должно задумываться, чтобы служить необходимой частью целого. Все, что хорошо функционирует, хорошо и выглядит. Просто нельзя представить себе нечто, безобразно выглядящее и хорошо функционирующее». Целью архитектуры он называл стремление к максимальной целесообразности и, тем самым, к красоте. В подобных максималистских формулах он видел утверждение достоинства и коммунального духа, противопоставленных эклектике капиталистического «Нового Вавилона».
