Изначальной теоретической предпосылкой конструктивизма было освоение как конструктивных возможностей, предоставляемых новой техникой, так и закономерностей и методов формообразования, порождаемых техномиром в своем внутреннем развитии. Иронизируя над «книжностью» сторонников историзма, пытающихся участвовать в строительстве социализма своими традиционными методами, М. Гинзбург заметил: «В сущности, лучшая библиотека по архитектуре — собрание последних каталогов и прейскурантов крупнейших технических фирм». Но далее он признал, что отечественное строительство не создает развитием своей технической мысли опоры для новой архитектуры. Его структура, разрушенная за годы Гражданской войны, восстанавливалась медленнее промышленности, а форсируемая индустриализация поощряла экстенсивные методы организации строек, при которых задачи решались более привлечением масс неквалифицированной рабочей силы, чем форсированием технического прогресса.
В такой ситуации теоретическая мысль конструктивистов обращалась к технике не как источнику новых возможностей формообразования (к чему конструктивисты призывали ранее), но как к образцу методов деятельности — проектно-организационных и производственных. Один из номеров «СА» (№ 3, 1926) открывался лозунгом: «Архитекторы! Не подражайте формам техники, а учитесь методу конструктора». Естественной формой применения «конструкторского» метода к архитектуре было освоение приемов стандартизации. Рассуждения на эту тему Ле Корбюзье, Б. Таута и Гропиуса, как и практический опыт архитекторов Франкфурта, были к середине двадцатых хорошо известны в России. Представлялось при этом, что механизмы планового хозяйства и государственная собственность на недвижимость сделают особенно эффективным обеспеченное стандартизацией качественное развитие строительства за счет массового машинного производства элементов зданий. Уже в 1927 г. архитектор А.Л. Пастернак писал в «СА» о трех словах, определяющих «нашу архитектурную линию — норма, стандарт, тип». В редакционной статье первого номера «СА» за 1929 г. работа по типизации новых архитектурных сооружений, активно содействующих росту социалистической культуры в СССР, названа основной задачей конструктивизма. С 1928 г. в организованной при Стройкоме РСФСР секции типизации, которую возглавил М.Я. Гинзбург, велась планомерная разработка стандартов жилища (под руководством Гинзбурга ею занимались архитекторы-конструктивисты М.О. Барщ, В.Н. Владимиров, А.Л. Пастернак, Г.Р. Сум-Шик. Были приняты жесткие нормативы пространства для элементарных бытовых процессов (по принципу, аналогичному «Ех181еп21шттит» германских архитекторов). Однако на этой основе создавались стандартные ячейки, ориентированные на разнообразные модели устройства быта, включая и утопические варианты коммунального жилища — «социальные конденсаторы нового быта», складывавшиеся в систему, которая предполагала возможность на основе унифицированных элементов создавать различные комбинации — в зависимости от конкретных требований.
Казалось бы, конкретная приземленность разработки промышленных стандартов принадлежит сфере ментальности, полярной по отношению к утопической мысли. Но стандарт представлялся умозрительной стадией осуществления утопического идеала. Идеальные модели быта преобразовывались в однозначно и всесторонне разработанную проектную модель, в которой жесткая взаимосвязь объединяла предполагаемый социальный тип потребителя, пространственные графики системы бытовых процессов, пространственную структуру жилища и его наполнение. Идеал предполагался единственным для данной модели социальной ситуации и не предусматривал вариантов. Однозначность расположения закреплялась широким использованием встроенных предметов. Вводимые в систему возможности их трансформации в зависимости от «сценария» процессов, введение «исчезающих» вещей (подобно убирающимся в дневные часы кроватям) подчеркивали обезличенность стандартного окружения в стандартных ячейках.
Тем самым подчеркивалось, что стандарт — средство, не только осуществления индустриализации строительства, но и реального воплощения эгалитарности общества как одного из главных принципов осуществляемой утопии, противостоящее прихотям будущих потребителей, и индивидуализму архитекторов. Гинзбург писал: «В условиях переживаемого нами строительства социализма каждое новое решение архитектора — жилой дом, клуб, фабрика — мыслится нам как изобретение совершенного типа, отвечающего своей задаче и пригодного к размножению в любом количестве сообразно с потребностями государства. Это обстоятельство заранее отводит энергию архитектора от поисков индивидуально-вкусового решения к совершенствованию своего стандарта, к уточнению и максимальной типизации всех его деталей…
Социальные условия современности таковы, что они ставят лишь во вторую очередь вопросы индивидуально художественного развития архитектуры, они обращают наше внимание прежде всего на проблему новых рациональных типов архитектуры». Такие формулировки жестко противостояли «субъективно-объективной» основе эстетики рационалистов, да и вообще делали сомнительной саму возможность художественной образности в архитектуре — в отличие от той позиции, которую Гинзбург занимал тремя годами ранее. Но классической логике утопической мысли идея стандарта, стирающего признаки индивидуального, вполне соответствовала.
Гинзбург, впрочем, стремился теоретически установить и возможности формообразования, вытекающие из метода функционального творчества: «новый зодчий анализирует все стороны здания, его особенности, он расчленяет его на составные элементы, группирует по их функциям и организует свое решение по этим предпосылкам». Такой путь представлялся ему определяющим асимметричные планы — «предпочтительно открытые и свободные», что позволяет угадать из
вне развертывающуюся внутри динамику жизни. Все это заставляет современного архитектора, полагает Гинзбург, «развертывать свой замысел изнутри наружу». Любопытно, что эта последняя формула точно повторяет одну из основных заповедей стиля модерн — от В. Орта до Ф. Шехтеля, к которому Гинзбург относился с особой враждебностью. Как «второй момент» формообразования он оценивал
материально-конструктивное воплощение развертывающейся пространственной задачи. Группировка архитектурных масс, их ритм и пропорции оказывались функцией сконструированной таким образом материальной оболочки и скрытого ею внутреннего пространства. «Все находит себе объяснение и функциональное оправдание в своей целесообразности».
Концепция по мере своего развития сосредотачивалась на воплощении социального идеала утопии, для которого конкретность места и времени (если измерять последнее движением культуры) несущественны. В ситуации той «новой исторической общности», которую являл многонациональный Советский Союз, это порождало трудные противоречия. Идеальные абстракции «социальных конденсаторов» не совмещались со стремлением людей идентифицировать себя и свою культуру со средой, формируемой новой архитектурой. Лозунг
«интернациональной архитектуры» вполне органичен в логике концепции, стремление к национальной специфичности не находило убедительного выражения. Гинзбург полагал, что решение вопроса — в совмещении рядов предпосылок — во-первых, связанных с «многовековым бытом и климатическим характером», определяющими национальное лицо республики, во-вторых, определяемых новым укладом, единым для всего Союза. Но, в попытках реализовать идею, выражение «нового уклада» подавляло то, что связывалось с «многовековым бытом». Специфика виделась в ответе на климатические условия, прежде всего — на характер инсоляции. Последнюю, однако, конструктивистам как-то не удавалось осмыслить как фактор работы с формой, дающий достаточно выраженную специфику.
