В ней виделось решение и жилищной проблемы путем создания эффективных методов строительства. Одним из них представлялось уже испытанное во Франции и Германии использовании крупных бетонных элементов для стен и перекрытий, которые изготовляются заводами и монтируются на стройплощадке. В 1927 г. в Москве сооружен первый дом со стенами из крупных шлакобетонных блоков. Годом позже экспериментальное строительство подобных домов началось в Ленинграде. Новые типы конструкций, впрочем, до середины 1930-х распространялись медленно — связывал дефицит цемента, не хватало рабочих рук. Но индустриализация виделась главным путем к утопическому «завтра». И в строительстве традиционными методами имитировались признаки «индустриального» — метрические ритмы повторяющихся стандартных форм, простота очертаний.
Характерно для тактики осуществляемых утопий то, что изменения в жилищной политике и предлагаемых людям новых типах домов не основывались на изучении действительных желаний и предпочтений потребителей и их динамики. Они не подкреплялись массовыми обследованиями фактического использования жилищ и влияния их форм на изменения в организации быта. Архитекторы создавали свои модели, ограничиваясь умозрительным анализом идеальных целей и собственными представлениями о влиянии среды на социальные процессы. Реальный потребитель результатов архитектурно-строительной деятельности оставался для них такой же абстракцией, как и «новый человек», которого надлежало выращивать, используя средства архитектуры. Партийно-государственное руководство поправляло профессионалов все более часто и жестко, исходило от политической конъюнктуры и экономических возможностей, но последние рассматривались на макроуровне, который не соприкасался с реалиями бытия на уровне первичных ячеек общества. Рядовой гражданин наделялся благами новой архитектуры как бы сверху — как и обитатель страны Утопии, все проявления жизнедеятельности которого регулировались мудростью просвещенных начальников.
К типам зданий, которые играли ключевую роль в «первой утопии» советской архитектуры, ее модели счастливого будущего, относились здания для свободного общения людей — клубы, Дворцы рабочих, Дома и Дворцы культуры. Образ идеального социалистического города не мыслился без такого «второго дома» для каждого, как и без новых типов жилища. Такие здания должны были присутствовать в центральных ядрах структурных элементов любых предлагавшихся в 1920-е гг. градостроительных систем — как правило, строго иерархических. Они предлагались для центров жилкомбинатов и кварталов традиционного типа, как и для рассредоточенных структур, которые пропагандировались дезурбанистами. В проектировании таких зданий отразилась вся широта спектра поисков различных направлений, были продемонстрированы различные методы подхода к формированию архитектурного организма и его выразительности. Говорилось, что клуб — лаборатория пролетарской культуры. Особое значение типа определялось тогда урбанизационными процессами, притоком в города вчерашних крестьян, образовавших слой людей «пришлых», еще не ставших горожанами, в массе своей — бессемейных, с неустроенным бытом. Организация их досуга, способствующая развитию личности, стала важнейшей социальной проблемой.
Клубных зданий строили много. Новизна социальной задачи и сам ее характер определяли широкое поле архитектурных экспериментов. Но почти всегда мессианские претензии — создавать по меркам «нового человека» прозреваемого будущего — мешали рассмотреть реального человека 1920-х в его «сегодняшнем» бытии. Прекраснодушные представления о братском общении свободных и равноправных людей получили патетическую окраску в романтических проектах первых послереволюционных лет (таких, как представленный на конкурс в 1919 г. «Дворец рабочих» в Петрограде).
Клубное здание стало мыслиться неким духовным центром, замещающим здание храма в старом городе — крупным и монументальным. Установку на монументальность клуба сохранили и авангардные направления. Неизбежным следствием стало преобладание схем, в которых доминировал крупный объем театрально-зрелищной части. Собственно клубные помещения, предназначенные для свободного общения, занимали второстепенное место, а их структура диктовала жесткую заорганизованность досуга и, как правило, не располагала к спонтанным формам общения и непринужденному отдыху. Об этом писала Н.К. Крупская, занимавшая пост председателя Главполитпросвета Наркомпроса РСФСР: «…Переживаемый период характеризуется подъемом активности рабочих масс. Клуб должен стать центром, собирающим вокруг себя рабочую самодеятельность. Для этого необходимо еще много усилий в налаживании клубной работы… надо найти… место для бесед, для товарищеского разговора. Таким местом может стать клуб. Но в современном клубе слишком много опеки, регламентации…». Устремление к утопическому идеалу расходилось с потребностями обыденного бытия, и клубные здания оказывались менее эффективны, чем ожидалось, — их мало посещали. При этом, однако, структура многофункциональных построек открывала широкие возможности реализации методов формообразования, связанных с различными архитектурными концепциями, и здания клубов второй половины 1920-х — начала 1930-х гг. складываются во впечатляющий ряд.
Одной из ранних реализаций идеи крупного клубного сооружения стал Дом культуры Московско-Нарвского района Ленинграда (1925— 1927, архитекторы А.И. Гегелло и Д. Кричевский). В поисках нового типа здания и нового образа авторы стремились вырваться за пределы пиранезианского историзма ленинградской школы, его романтизма, сохраняя, однако, установку на монументальность (очевидно влияние, которое оказало на них творчество О. Перре и Р. Малле-Стевен- са). Ядром компактного симметричного здания стал театрально-концертный зал секторного очертания на 1 900 мест — он господствовал в иерархической системе внутренних пространств. Профсоюзные заказчики считали основным назначением зала проведение массовых собраний, митингов, конференций. Тем самым была задана структура зала с амфитеатром и единственным балконом, который соединен со сценой каскадами полукруглых лож. Своеобразие интерьера, сохранившего обобщенными и модернизированными некоторые традиционные мотивы декора, определяется акцентированной целостностью его пространства, метафорой равенства всех собравшихся. «Зал превращался в единое пространство новой зрелищности». Зал, как было принято в то время, имеет прямое естественное освещение через окна над балконом. Фасад, обращенный к площади, выгнут по плавной кривой. Башни лестничных клеток, фланкирующие зрелищную часть, подчеркивают ее главенство. По сторонам расположены блоки помещений для клубной работы.
