Направлением, определившимся в девяностые годы, стала экологическая архитектура, основанная на принципах энергосбережения, экономии материалов, органичного взаимодействия рукотворного и природного. Выводимые из этих принципов нетрадиционные подходы к социально-функциональным структурам и особый взгляд на эстетические ценности приводили к новым типам пространственно-пластических решений и образности, выявляющей внутренние напряжения между строительством и стремлением сохранить землю для будущих поколений. Экологическая архитектура девяностых радикально отличается от романтических альтернатив, которые пыталась противопоставить современному строительству контркультура «зеленых» в конце 1960-начале 1970-х гг. Собственные лидеры экологической архитектуры девяностых не определились, но созданием ее методов занимались такие крупные мастера, как Николае Гримшоу, Ричард Роджерс (род. 1933), Ренцо Пиано, Кен Еанг (род. 1948), американская группа SITE.
Обзор архитектуры девяностых, как и других периодов ее развития в годы после второй мировой войны, невозможно ограничить интернациональными тенденциями. Он должен охватить и специфические явления, локализованные географически, которые определены особыми условиями развития, специфичностью культуры, степенью включенности в мировой архитектурный процесс.
В Западной Европе девяностых, вопреки экономическому спаду, новаторские поиски архитекторов продолжались в ряде крупных строительных начинаний, поддерживаемых государственной властью — центральной и местной. Благодаря этому активные эксперименты развертывались во Франции и, особенно, в Нидерландах, причем проводились они и в небольших провинциальных городах, таких как Амерсдорф, Гронинген, Маастрихт. Но регионом, где архитектурные эксперименты особенно многочисленны, стал американский штат Калифорния. Средоточие киноиндустрии и прекрасный климат привлекали сюда людей с высокими доходами и амбициями. Многие из них, стремясь к самоутверждению, инициировали дерзкие поиски молодых архитекторов — как правило, однако, на объектах небольшого масштаба, что способствовало формированию яркой архитектурной школы. Здесь начиналась практика Френка Гери, в девяностые создавали объекты, отмеченные броской образностью, такие архитекторы, как Эрик Оуэн Мосс (род. 1943), Франклин Исраэль (род. 1945), Эдвард Найлз (род. 1943), Том Мейн (род. 1944) с группой «Морфозис», принадлежащие к поколению, которое начало самостоятельную практику в 1980-х. Деятельность калифорнийской школы рассматривается в посвященном ей разделе главы.
Особую тему представляет также реконструкция Берлина, куда было решено вновь перенести столицу объединенной в 1991 г. Германии. В девяностые годы ни один осуществлявшийся комплексный проект не мог соперничать с ней посвоим масштабам. Возможности, однако, направлялись как бы в узкий коридор, заданный условиями «критической реконструкции» на основе опыта «1ВА-87»; разнообразие идей увязало в поисках единства контекста (что принципиально отличалось от установок «Больших проектов» Парижа).
Как самостоятельная тема рассмотрено строительство в странах Юго-Восточной Азии и Китае. Экономический рывок «азиатских тигров» — Сингапура, Малайзии, Южной Кореи, отнесенный к числу чудес столетия, породил мощный строительный бум в регионе. Создавались крупные престижные объекты, над которыми вместе с приглашенными иностранными мастерами работали местные специалисты. Количество не предопределяло качества — оно было неровным. Но уже закладывалась основа национальных архитектурных школ мирового уровня, учившихся сплавлять воедино начала интернациональной^ профессиональной культуры и культурные традиции своих стран. Многочисленные яркие явления в архитектуре этой части мира связаны с Китаем, развернувшим свой огромный созидательный потенциал как для массового социального строительства, так и для создания престижных новостроек уникального характера.
События девяностых, казалось бы, должны были раскрыть для России широкие возможности влиться в культурные процессы, от которых прежде ее отделяла конфронтация идеологий, однако страна продолжала оставаться обособленной. Россия вышла на международный рынок строительных услуг, привлекая зарубежных строителей. Умножились каналы информации. Но опыт давно стабилизировавшихся культур не помогал решению проблем страны, перестраивавшей свою социально-экономическую систему. Сказывались и 74 года пребывания в идеологической скорлупе «великой утопии», изменившие менталитет и систему ценностей населения.
Архитекторы, освобожденные от идеологического диктата партийных функционеров, столкнулись с незнакомыми для них ситуациями рыночной экономики, еще не устоявшейся и хаотичной. Они стали испытывать давление новых заказчиков и новой бюрократии, как правило, далеких от понимания системных проблем пространственной среды и социокультурных целей архитектуры. Для российской архитектуры девяностые были временем напряженных поисков. Рубеж эпох воспринимался более остро и конкретно, чем где-либо. Но сама эта особая острота усугубляла ситуацию культуры, которая, подобно культуре островной, оставалась обособленной от остального мира, хоть и контактирующей с ним. Международные тенденции развития архитектуры наблюдались из России как бы со стороны и преломлялись в ее собственной практике в соответствии с ситуацией. Поэтому российской архитектуре также посвящен особый раздел, завершающий главу.
