К концу 30-х годов в стилевых поисках функционалистов наметились два пути. Тот и другой определялись стремлением повысить художественную выразительность архитектуры. Один из путей был основан на четком выявлении конструктивного скелета, упрощении структуры, строгом геометризме. План здания стремились сделать мобильным, пригодным для удовлетворения различных функций. Внутренние пространства здания визуально объединялись. С наибольшей ясностью такая тенденция проявилась в здании шведского павильона на Всемирной выставке 1937 г. в Париже, построенного С. Линдом.
Другой путь был связан с поисками специфического характера шведской архитектуры. Вначале эти поиски шли неуверенно— то использовались приемы, идущие от классицизма, которые старались сочетать с функционалистической схемой (как это сделано в здании городского театра в Мальмё), то главный акцент переносился- на использование традиционных материалов— дерева, неоштукатуренного кирпича.
Однако в композиции комплекса Лесного крематория в Стокгольме, последней работе Г. Аоплунда (1940), он сумел добиться поэтической выразительности и цельности. Гармоничны пропорции строгого каменного портика с деревянным покрытием, понижающимся к центральному световому отверстию. Комплекс в целом с его свободной пространственной композицией неразрывно связан с природным окружением, впечатляет ясностью лаконичных форм.
Обе тенденции как бы соединились в здании шведского павильона на Всемирной выставке 1939 г. в Нью-Йорке, построенного по проекту С. Маркелиуеа. Это здание обладало структурной четкостью, выразительностью легких конструкций и свободным построением плана. В то же время его композиция свободно живописна, в ней широко и изобретательно применено дерево.
Экономические трудности, пришедшие с началом второй мировой войны, использовались противниками «правоверного» функционализма. Вынужденный возврат к традиционным материалам способствовал усилению наметившейся в конце 30-х годов тенденции к поискам национального своеобразия в архитектуре. Развилось новое течение, которое, с легкой руки английских критиков, получило не очень точное название «неоэмлиризма». В этом течении реакция против космополитизма соединилась со стремлением опереться в поисках нового’ на климатические особенности и характер ландшафта страны, использовать ресурсы местных материалов. Композиция зданий стала более живописной. Расширилось применение дерева и оштукатуренного кирпича
как в наружной, так и во внутренней отделке. Неизменную белизну стен заменяет интенсивная окраска. «Воскресают» карнизы; там, где не нужно большого количества света, массивную стену прорезают лишь небольшие квадратные окна. Черты нового направления проявились уже в здании музея в Линчёпинге (1939, архитекторы Н. Арбом и X. Цимдал). В жилищном строительстве оно наиболее ярко воплощено в постройках С. Бакстрема и Л. Рейниуса. До полемической заостренности принципы неоэмпиризма были доведены С. Маркелиусом. Построенный им особняк в Кевинге под Стокгольмом (1945) почти непосредственно воспроизводит формы крестьянского зодчества, что явно воспринимается как вызов ортодоксальному функционализму.
Неоэмпиризм оказался явлением недолговечным, его нарочитая провинциальность казалось анахронизмом уже в первые послевоенные годы. Однако накопленный им опыт исследования специфики местных условий оказал существенное влияние на последующее развитие архитектуры Швеции.
Характер развития шведского градостроительства в период между двумя мировыми войнами наиболее ясно прослеживается на примере столицы страны — Стокгольма. В первой половине 20-х годов здесь продолжалось рассредоточенное и хаотическое развитие пригородов под влиянием идей города-сада. Возникали поселки- спальни, застроенные индивидуальными домами. Лишь к концу десятилетия истощение земельных ресурсов заставило перейти к более эффективному испрльзова- нию территории за счет перехода к строительству многоквартирных домов в 3—4 этажа.
Когда на рубеже 20-х и 30-х годов утверждаются принципы рационализма, пригородные районы Стокгольма — Хаммарбю- хейден, Фредхелл, Тренеберг — стали формироваться по принципу строчной. застройки одинаковыми трехэтажными блоками-пластинами с узким корпусом. Характер пригородов-спален при этом, однако, сохранялся.
Жилые постройки получали хорошую инсоляцию и проветривание. Однако гигиенические задачи градостроительства излишне подчеркивались. Механическое единообразие строчной застройки, равномерно расчленявшей территорию, не могло обеспечить необходимой дифференциации пространственной среды жилых районов. Примитивность расчленения пространства не только порождала монотонность облика новых комплексов, но и ограничивала возможности их функциональной организации.
На свободных участках во внутренних зонах города создавались комплексы с наиболее дорогими и комфортабельными квартирами (например, на северной набережной озера Меларен и в районе Гердет). Их планировка подчинялась тем же принципам, однако высокая стоимость земель в этих зонах заставляла повышать плотность застройки, что достигалось тесной постановкой шестиэтажных домов с очень широким корпусом. В некоторых случаях увеличение ширины корпуса вело к снижению гигиенических качеств жилищ.
Напряженность транзитных коммуникаций Стокгольма создала уже в 30-х годах чрезвычайную перегрузку основных транспортных узлов. Первой на европейском континенте попыткой решения этой проблемы инженерными средствами было устройство развязки движения по типу «клеверного листа» на пересечении основной радиальной магистрали города с южной набережной озера Меларен, линией городской железной дороги и судоходным каналом.
В целом же развитие городов Швеции в 20—30-х годах продолжало оставаться стихийным процессом. Жилищное строительство было в Швеции в течение этих лет довольно интенсивным. Острая потребность в жилье и высокий уровень квартирной ренты привлекали к нему частные капиталы, а в период кризиса начала 30-х годов социал-демократическое правительство по политическим мотивам старалось поддержать этот уровень путем займов и субсидий.
С начала 30-х годов в строительстве стали получать преобладание многоквартирные дома. Если в целом по стране за 1931—1935 гг. дома в одну-две квартиры составляли 54% строящихся жилищ, то в 1936—1940 гг. их доля снизилась до 47%, а в 1941—1945 гг. — до 29%. Характерной особенностью городских квартир была компактность. Наиболее распространенным их типом стали одно-двухкомнатные с кухней-столовой. В жилом фонде Стокгольма одно- и двухкомнатные квартиры составляли в 1929 г. 67,8%, а в новом строительстве — 86 %, так как высокая квартирная рента принуждала слои населения с низким уровнем дохода к значительной плотности заселения жилищ.
В 20-е годы использовались, как правило, дома с большой глубиной корпуса (до 16 м), имеющие 6—8 этажей. Чтобы экономично эксплуатировать лифты, размещали на каждом этаже не менее четырех (а иногда до десяти) квартир, обслуживаемых одной лестницей. Лестница, как правило, располагалась в глубине корпуса, квартиры не имели сквозного проветривания.
Новые типы домов, предложенные рационалистами, стали широко использоваться в муниципальном и кооперативном строительстве после 1933 г. Это были здания с узким корпусом (глубиной 8—10 м) и светлыми лестничными клетками, обслуживающими две квартиры; наиболее распространенным типом жилого здания стали дома-пластины высотой в три этажа. В квартирах для каждой функции жилища выделялась особое пространство, помещения членились на три группы: для сна и гигиены, для приготовления пищи и еды и для совместного времяпрепровождения членов семьи.
Типичными примерами экономичных домов муниципального и кооперативного строительства 30-х годов могут служить постройки в Накка и Воксхолле (архитекторы X. Алберг, С. Бакстрем и Л. Рейниус). Их архитектура сугубо утилитарна. Здесь нет неорганичных декоративных деталей, нет и проявлений «стекломании».
В 30-е годы по инициативе Союза жилищных кооперативов (ХСБ), осуществлявшего наиболее крупные объемы жилищного строительства в стране, была развернута работа по стандартизации элементов жилищ. Стандартизация элементов и использование однотипных жилых корпусов стали реальной основой распространения строчной застройки, которая в 30-е годы применялась в Швеции с большей ортодоксальностью, чем в какой-либо другой стране.
Важным шагом в шведском жилищном строительстве второй половины 30-х годов было создание так называемых «коллективных домов» с коммунальным обслуживанием жильцов. При разработке домов этого типа был использован опыт проектирования советских домов-коммун, появившихся немногими годами ранее, однако содержание их принципиально трансформировалось: дом — носитель идей обобществленного быта — превратился в высокорентабельный семейный отель; жилище для рабочих превратилось в дорогой тип жилища, популярный у «средних слоев». Организационная форма жилья отрывалась от своего социального содержания.
Коллективные дома имели одно- и двухкомнатные квартиры с минимальными по площади кухнями, расположенными вдоль коридора, и помещениями развитой сети бытового обслуживания на первом этаже самого дома или в связанном с ним специальном корпусе. Первым зданием такого типа явился коллективный дом, построенный по проекту арх. С. Маркелиуса на Эриксонгатан в Стокгольме (1935). Здание, включающее 57 квартир, предназначалось для небольших семей, в которых работают оба супруга. Стремление улучшить ориентацию жилищ и обеспечить ук- рытость балконов обусловило своеобразный характер «пилообразного» фасада. Подобные дома с высоким уровнем комфорта для бездетных пар и одиночек стали в условиях Швеции наиболее дорогим типом жилья,, доступным очень ограниченному слою высокооплачиваемых специалистов.
Получили распространение и дома для одиноких работающих женщин. Среди них особенно интересен Элфвинггорден, построенный в Стокгольме по проекту архитекторов С. Бакстрема и Л. Рейниуса (1940). Это—дом- комплекс, группа параллельно расположенных корпусов с коридорной планировкой, имеющая 200 однокомнатных квартир. Корпуса связаны переходами в систему, включающую ресторан, гостиные, зал собраний. Комплекс хорошо вписан в ландшафт. Асимметричные эркеры не только увеличивают инсоляцию жилых комнат и их изолированность, но и формируют живописную пластику фасадов. Живописность подчеркивается контрастом деревянных элементов с неоштукатуренной кирпичной кладкой.
Дерево — традиционный для Швеции материал — продолжало занимать значительное место в жилищном строительстве, хотя применение его постепенно сокращалось. Повышение цен на лес, ставший’ предметом экспорта и сырьем для промышленности, заставило перейти от массивных конструкций к легким каркасным и щитовым. Были созданы заводы, изготовлявшие стандартные элементы для сборных домов, производство которых к концу 30-х годов превратилось в сильную отрасль шведской индустрии и обеспечило одну из важных статей экспорта.
В годы второй мировой войны резко сократилось применение стали и бетона в жилищном строительстве. Здания со стенами из красного или желтого неоштукатуренного кирпича увенчивались высокими черепичными кровлями. Стремление к экономии топлива заставило сократить размеры окон. Корпуса становятся более широкими (10—11 м), на каждом этаже располагаются уже по 3—4 квартиры.
