Наблюдая симметрию в произведениях искусства, убеждаешься, что она оказывает воздействие на зрителя именно потому, что закон симметрии одновременно управляет и самим зрителем как представителем живой природы.
Наблюдатель чувствует себя органично связанным, так же, как он ощущает себя единым с окружающей его природой.
По-видимому, это чувство общности одно из тех ожидаемых переживаний, которым мы подсознательно ищем в общении с искусством. Чтобы судить о целостности и завершенности произведения искусства, в том числе и архитектуры, необходимо присутствие зрителя.
Только тогда наше сознание формирует визуальную модель объекта, подчиняя ее интеллектуальному требованию интегральное, целостности. Эта целостность возникает как результат своеобразного «общения». Представляется, что симметрия служит здесь особым мостом понимания, каналом связи, поскольку присуща обеим сторонам.
Органические аналогии в теории архитектуры со времен Альберти, а также общие проблемы мимесиса в творчестве так или иначе опираются на эту коммуникативную роль симметрии в сотворении и бытии произведения искусства.
Симметрию в произведениях искусства можно рассматривать как особый символ человека. В самом деле: художник по- разному переживает эту волнующую неизвестность предстоящую реакцию зрителя. И введение в композицию симметрии с его стороны как бы неявный шаг навстречу зрителю.
Более открытое движение этого плана автопортрет, в компонованный в живописное полотно или скромно выглядывающий из рамы зеркала. Это знаки присутствия художника в картине. Зритель обращен к картине, художник хочет взглянуть на зрителя. Возможно, изображение любого отражения в зеркале знак присутствия самого автора. Здесь как бы два встречных движения, порой очевидных, иногда более робких и осторожных. Их цель диалог: поиск понимания.
По существу, речь идет об особых структурированных связях между зрителем и наблюдаемым объектом, которые не могут быть обозначены без обращения к понятию симметрии, ее коммуникативной роли в процессе восприятия.
Здесь уместно обратиться к традициям понимания произведения искусства как такового, которые значительное место отводят роли восприятия в становлении целостного образа у зрителя.
Основоположники классической традиции признавали разомкнутость художественного сознания недостаточность и незавершенность. Эта особенность раскрывается, по Аристотелю, в двух аспектах: в аспекте мимесиса (подражания природе) и в аспекте взаимодействия произведения искусства и воспринимающей публики, психологии и социологии восприятия.
В утверждении двузначности существования предмета творчества «в себе» и «для других», именно в этой двойственности видит советский философ Ю. Давыдов суть идеи произведения искусства у Аристотеля и ее принципиальное отличие от подобной идеи у Платона, ибо соразмерность прекрасного предмета человеку, его воспринимающей способности включается в определение этого предмета как его «структурный» элемент, без которого вообще не может идти речь о характеристике данного предмета в качестве прекрасного.
Платон и Аристотель пытались разрешить это противоречие с принципом целостности. Платон усматривал в миметическом аспекте источник негативных свойств всех «подражательных искусств», поскольку единственное истинное подражание идеям, ибо каждая из них -сама по себе мера и целостность, гармония и совершенство; природные вещи изначально дисгармоничны и хаотичны.
Согласно Платону, только его идеальное государство могло претендовать на целостность как истинное произведение искусства. Все прочие искусства, кроме искусства государственного управления, имели дело лишь с частными фрагментами единого целого.
Аристотель рассуждает о нескольких сторонах произведения искусства как сумме отношений, которыми оно связано. Это «отношение к самому себе» (структурный аспект), «отношение к объекту подражания» природе (миметический аспект) и «отношение к публике» (социально-психологический аспект).
Единство, гармония, совершенство выступают в аристотелевском рассуждении не только как категории самого этого произведения, но и как категории его восприятия, переживания человеком. Художественное произведение должно быть не только единым и целостным, гармоничным и совершенным «в себе», но и возродиться в качестве такового в восприятии и переживании «других», т. е. публики.
«Произведение должно предстать как целостное, гармоничное и совершенное «для других», оно должно быть узнано и признано в этом своем образе публикой». Например, голос» (звук голоса) или цвет существуют «сами по себе» и в отношении к соответствующей воспринимающей способности человека: его слуха или зрения.
Причем условием, обеспечивающим эстетическую значимость каждого из воздействующих элементов произведения, служит соразмерность воздействия соответствующему органу восприятия. Только при такой соразмерности воздействие переживается человеком как приятное, доставляющее удовольствие, в частности, эстетическое.
Иначе говоря, эстетически значимые элементы художественного произведения должны одновременно как бы присутствовать в двух различных измерениях, двух разнонаправленных плоскостях, одинаково характеризующихся целостностью и замкнутостью, гармонией и совершенством, а потому сливающихся в человеческом переживании в единый образ прекрасного предмета.
По Аристотелю, произведение одновременно и равно, и не равно самому себе, ибо оказывается как бы больше самого себя в том смысле, что оно принципиально не сводимо к внутренней имманентной структуре своих собственных элементов. «Оно представляет собой эту структурированную совокупность эстетических значимых элементов «плюс» их восприятие, то есть «плюс» их взаимодействие с чем-то, находящимся «вовне», «снаружи» (но чему они должны быть более или менее «соразмерными»)».
Таков классический принцип построения произведения искусства. Здесь уместно рассуждение Ю. Давыдова об автономности классического произведения: «Публика «опосредствует» отношение произведения «к самому себе»: только благодаря акту восприятия, только в самом этом акте происходит итоговое «замыкание» произведения «на себя» (если речь идет о произведении, действительно выполненном в классических традициях и ориентированном на достижение замкнутости и автономии).
Лишь выходя за свои собственные пределы и вступая в «игру» с воспринимающей способностью публики, лишь включая в свою идеальную сферу чужеродный элемент-восприятие «извне», «снаружи», «из далека» это произведение утверждает себя как самодовлеющее и «само законное», как эстетическая Истина, «играющая в любовь с самой собою» (Гегель)».
Получается, что художественное произведение реализуется в системе «произведение плюс его восприятие».
Возникает вопрос о мере соотношения элементов, об их соразмерности друг другу, о математическом выражении этой соразмерности. По Аристотелю, это вопрос об «отношении, имеющем равное значение для обеих сторон»: одинаково справедливом и для отношения «природа вещь произведение искусства», и для отношения «произведение искусства природа человек».
