Судьбы историко-архитектурных памятников и ансамблей России в постреволюционную и советскую эпохи занимали значительное место в специальной литературе. По большей части это исследования, посвященные культурной политике государства и проблемам сохранения, охраны и использования памятников истории и культуры. Однако эти работы отражали общую тенденцию, характерную для историографии советского периода: рассматривались только достижения в той или иной области. Подобный односторонний подход, причины которого хорошо известны, привел к тому, что вышеназванная проблема с критическим, всесторонним и профессиональным анализом культурной политики советского государства еще ждет своего исследователя.
В истории архитектурного ансамбля Петровского дворца после 1917 г. отразилось многое из того, что было характерно для преступных, по мнению автора, тенденций (а потом и концепций) в государственной политике в области охраны памятников старины, направленной на уничтожение отечественного культурного наследия. Это трагическая история, в которой переплелись людские судьбы и деяния чиновников.
Комплекс использованных в данной публикации источников по истории Петровского дворца после переворота 1917 г. небольшой по объему и далеко не полный по составу и содержанию.
Материалы о судьбе архитектурного ансамбля Петровского дворца и его убранства выявлены в фондах “Музейное строительство” ОПИ ГИМ (Ф. 54), “Главнаука Наркомпроса Российской Федерации” в ГАРФ (Ф. 2307). Хронологические рамки выявленного комплекса — 1919 — 1940 гг.
В ОПИ ГИМ материалы отложились в составе документов комиссии декоративного искусства и народного быта отдела музеев и охраны памятников искусства и старины Наркомпроса за 1918 — 1919 гг. (мандаты, докладные записки и отчеты сотрудников по обследованию коллекций с целью их регистрации, учета или вывоза в хранилище Национального музейного фонда) \ Качество и научный уровень материалов обследований определяются научными и профессиональными интересами, образовательным уровнем экспертов. В этот период в качестве последних отдел музеев и охраны памятников искусства и старины привлекал к работе художников и творческую интеллигенцию. Основной же костяк экспертов составляли профессиональные музейные работники и искусствоведы. Сжатые сроки (в один день по нескольку объектов), колоссальный объем работ не позволяли выполнить полную и качественную атрибуцию движимых и недвижимых памятников. Фиксировалось только общее состояние (условия содержания) объекта и давалась краткая характеристика состава художественного или исторического собрания, а чаще — его части, которая, по мнению эксперта, представляла какую-либо ценность.
Документы управления государственными музеями-усадьбами и музеями-монастырями отдела музеев Наркомпроса за 1923 — 1927 гг. в ОПИ ГИМ содержат только указания на подведомственность Петровского дворца этому управлению, а материалы музейно-краеведческого отдела Наркомпроса за 1930 — 1940-е гг. содержат бесценную информацию для многих специалистов 3. В их состав входят паспорта, документы по государственной охране памятников, арендные договоры. Паспорта оформлены на основе единого формуляра специалистами Центральных государственных реставрационных мастерских в начале 1930-х гг. при подготовке списков недвижимых памятников для ВЦИК с целью постановки их на госохрану. Эти списки были утверждены ВЦИК 20 марта 1935 г. Петровский дворец зарегистрирован под № 274а. Паспорта не в полной мере отражают реальное положение с состоянием памятников и их использованием. Так, оценки бюрократического аппарата, реализуемые в управленческой документации, не коррелируются с актами, карточками обследования и заключениями специалистов московского отделения Союза архитекторов о состоянии архитектурных памятников.
Материалы в фонде Главнауки ГАРФ представляют в своей основе управленческую документацию. Хронологически и по содержанию примыкает к группе документов в составе собрания ОПИ ГИМ переписка за 1919 —1923 гг. подотдела недвижимых имуществ отдела по делам музеев с подведомственными учреждениями. Переписка имеет административно-хозяйственный характер и содержит документы заведующего столичными зданиями (копии и подлинники документов ВЦИК, по личному составу, внутриведомственная переписка о принятии управленческих решений, сметы, финансовые и иные документы на выплаты по содержанию, инвентаризационные сведения на строения, описи и расписки о выдаче предметов внутреннего убранства и обихода из Петровского дворца в музеи, документы о подготовке арендных договоров и т. д.) 5. Переписка, составляющая наиболее многочисленный в количественном отношении массив документов, характеризует ситуацию, состояние архитектурного ансамбля, взаимоотношения персонала Петровского дворца и арендаторов. Данная группа материалов в полной мере отражает беспомощность целого ведомства в реализации своих непосредственных функций и законодательства по охране памятников. Со страниц документов предстают (надо отметить — очень неформально) как личности чиновников хозяйственного управления Наркомпроса, так и персонал Петровского дворца, которые объединенными усилиями пытаются спасти архитектурный памятник от разграбления, вандализма и гибели 6.
Национализация собственности царской семьи была оформлена декретом Совета Народных Комиссаров (СНК) от 13 июля 1918 г. “О конфискации имущества низложенного российского императора и членов бывшего императорского дома”. Декрет юридически закрепил сложившееся положение, при котором бывшее императорское имущество уже находилось в распоряжении Наркомзема и Наркомпроса, а с декабря 1917 по июнь 1918 г. и Наркомата имуществ Республики, являвшегося, по сути дела, правопреемником Министерства императорского двора 8. Ввиду наличия параллелизма в деятельности Наркомпроса и Наркомата имуществ Республики последний был ликвидирован решением СНК от 11 июля 1918 г., и 26 августа того же года его дела были переданы Наркомпросу 9. Через четыре дня коллегия Наркомпроса создала отдел имуществ республики 10. Однако императорские дворцы в Москве оставались в ведении Управления Кремлем и домами ВЦИК.
Передача отделу по делам музеев Наркомпроса части императорских дворцов в Москве (пять объектов, в том числе и Петровский дворец) была осуществлена по постановлению ВЦИК № 978/4907 от 10 ноября 1919 г. 11 Отделу по делам музеев передавалось все имущество, находившееся в зданиях.
Еще до указанной передачи эмиссаром отдела Сухановым 14 января 1919 г. был выполнен осмотр зданий Петровского дворца. В акте осмотра зафиксировано, что право распоряжения этой недвижимостью принадлежит Бутырскому районному Совету, жилищно-земельный отдел которого распоряжался предоставлением площадей. Левое крыло дворца с 24 октября по 25 декабря 1918 г. было занято пулеметной командой, и как результат — “выломаны перегородки, двери, полы использованы солдатами как топливо, обои сорваны, уборные совершенно разрушены…” Так как левое крыло стало непригодным для жилья, то под размещение части Первой стрелковой дивизии Совдеп выделил правое крыло дворца, менее пострадавшее от хозяйственного использования. Первый этаж главного корпуса был занят столовой общепита районного Совдепа, второй — парадные залы — “наполнены художественной мебелью и вполне изолированы ото всего”. Хозяйственные постройки и флигеля были заняты под склады столовой, дворцового имущества и жилье дворцовыми чиновниками и служащими продовольственного отдела. Рекомендация эмиссара отдела по делам музеев: “Использовать дворец под музей с предварительным немедленным ремонтом всего здания изнутри”. В документе зафиксировано, что штат Петровского дворца, состоящий из охраны, служащих и канцелярии в составе 26 человек, содержится на средства дворцового управления 12.
Подотделом Национального музейного фонда отдела по делам музеев Наркомпроса 22 июля в Петровский дворец был направлен художник Леонид Адамович Пьяновский с целью выяснения художественной и исторической ценности мебели, отбора ее для вывоза в Национальный музейный фонд 13. Совершенно очевидно, что это была реакция на подготовленный Сухановым документ. На следующий день Л. А. Пьяновским был представлен лапидарный доклад, из которого следует, что им были отобраны три каминных экрана типа Обюссон (дано краткое описание) и одиннадцать предметов мебели красного дерева эпохи Николая I (дан перечень). Здесь же он отмечал, что во дворце сохранилась мебель исключительно николаевской эпохи, гобелен начала XIX в. (коронование Михаила Федоровича), пять картин маслом (коронация Александра II). Пьяновский указывал также, что среди мебели может быть произведен дополнительный отбор. В случае невозможности вывоза необходимо собрать всю означенную мебель в двух комнатах и опечатать.
Нам неизвестно, были ли вывезены отобранные Л. А. Пьяновским вещи в хранилище мебели Национального музейного фонда, которое в этот момент находилось в доме Гиршмана на Арбате. К сожалению, при передаче коллекции мебели на рубеже 1920-х гг. из дома Гиршмана в Музей мебели в Нескучном саду и позднее в Центральное хранилище Государственного музейного фонда в доме Зубалова не было зафиксировано происхождение предметов, а делопроизводство хранилища мебели Национального музейного фонда нами пока не обнаружено. Из документов начала 1920-х гг. известно, что при передаче Петровского дворца Главному управлению Воздушного Флота за музейным отделом в центральном корпусе на антресолях оставлены две комнаты с художественными предметами 15. Описи на содержимое этих комнат также не выявлены. Остается открытым вопрос об изъятии и продаже мебельного гарнитура первой четверти XIX в. из центрального Белого зала Петровского дворца. Небольшая часть этого резного гарнитура белого левкаса с позолотой поступила в 1966 г. в Павловский дворец-музей в качестве дара съемочной группы кинофильма “Война и мир”. Студия же приобрела его в частном собрании 16. Напомним, что Пьяновский фиксировал в Петровском дворце мебель более поздней эпохи и только красного дерева.
Специалистам, которые в дальнейшем будут исследовать интерьеры Петровского дворца и выполнять их реконструкцию, предстоит обратиться к описям внутреннего убранства второй половины XIX в., которые хранятся в фонде Оружейной палаты, проследить все выдачи и передачи имущества. Наиболее продуктивный путь — обращение к музейным собраниям, в которые поступили предметы из интерьеров дворца. Нами выявлены следующие документы на передачу имущества: опись выдачи мебели хранителю Толстовского музея В.Ф. Булгакову от 29 мая 1920 г.; список вещей из Петровского дворца, составленный при их передаче в Нескучный сад (вазы, блюда, судки, тарелки “с орлами и гербами”) от 20 декабря 1921 г.; список вещей из Петровского дворца, взятых в Музей сороковых годов на Собачьей площадке (мебель и предметы обихода) от 23 августа 1920 г., и многочисленные расписки за сентябрь 1920 г. 17 Документы Музея мебели в Нескучном саду, сохранившиеся в достаточно полном объеме, включены в состав фонда Главнауки ГАРФ (Ф. 2307. Оп. 21). Все коллекции ликвидированного в начале 1930-х гг. Музея сороковых годов в начале 1920-х гг. поступили в собрание Исторического музея 18. В Государственной Третьяковской галерее выявлены части гарнитура карельской березы первой половины XIX в. из Петровского дворца, поступившие туда в 1926 г. из расформированной Цветковской галереи 19. Последняя в течение 1920-х гг., в свою очередь, была филиалом Третьяковской галереи.
Итак, передача Петровского дворца музейному отделу Наркомпроса произошла в ноябре 1919 г. Музейный отдел получил полуразрушенный и заселенный многочисленными жильцами архитектурный комплекс. Денег на содержание, ремонт и реставрацию не было. Во дворце, простоявшем без отопления два года, “везде сырость, канализация, система отопления и водопровод разрушены, электропроводка повреждена и истлела, рамы почти все сгнили и т. п.
С трудом изыскивались средства на содержание персонала в количестве 17 человек. В основном это — бывшие низшие служащие Петровского дворца со стажем работы в нем от 10 до 30 лет.
6 февраля 1920 г. на имя заведующей отделом по делам музеев Н.И. Троцкой поступила записка наркома просвещения А.В. Луначарского: “Принимая во внимание громадное будущее, которое ждет авиацию, я считаю в высшей степени целесообразным передать в ведение воздушного флота Петровский дворец, тем более, что, по моим сведениям, дворец этот приведен в почти полную негодность для жилья и вряд ли рационально сейчас используется. Авиафлот мог бы привести это здание в жилое состояние. Не трудно договориться о постоянном контроле со стороны вашего отдела за зданием, который ни в каком случае не допустил бы ущерб ему, как историческому и художественному памятнику….Я всячески настаивал бы на необходимости утилизировать дворец именно для этой цели”. Дальнейшие события показали, что именно “утилизация” и ждала этот архитектурный памятник.
Музейный отдел оперативно откликнулся на просьбу наркома. Совместно с НКВД была образована комиссия, обследовавшая дворец 30 апреля 1920 г. В акте осмотра отмечено, что денег на ремонт и реставрацию у Воздухофлота нет. Однако в мае началось согласование условий передачи и 24 июля 1920 г. был подписан акт передачи дворца в пользование Главного управления Воздушного флота как временный документ до подписания договора 22.
Отдел по делам музеев оставил за собой шесть комнат на антресолях главного корпуса для размещения канцелярии и хранения художественных ценностей. Все остальное имущество было предоставлено музейным отделом в пользование Главного управления Воздушного флота по описи от 1 августа 1920 г. (дворцовая мебель, картины, зеркала, скульптура, часы, посуда, предметы обихода, осветительные приборы, музыкальные инструменты) 23.
Петровский дворец поступил в пользование летного отдела Главвоздухофлота, который в начале 1921 г. был переименован в опытный аэродром. Арендаторы сразу начали оспаривать одно из главных условий передачи — сохранение службы охраны и персонала в ведении Наркомпроса. Отношения между хранительскими службами и летным отделом, а затем и опытным аэродромом с самого начала не складывались. 19 февраля 1921 г. опытный аэродром начал настаивать “на подчинении дворцовой охраны” ему “с предоставлением права увольнять служащих и смещать их на низшие должности и оклады” 24.
Рамки публикации не позволяют воспроизвести многочисленные документы, фиксирующие акты вандализма, хищений и просто хамства со стороны арендаторов в течение 1921 — 1923 гг. Это поистине драматическая история гибели имущества и построек, судорожных попыток коменданта дворца Федора Денисовича Абрамова и находящихся в его подчинении стариков-служителей что-либо спасти. Следует подчеркнуть, что эта неравная борьба велась при полной поддержке заведующего столичными зданиями отдела музеев Наркомпроса М.Н. Мерлина, который так характеризовал коменданта: “…Он единственный может быть 25 лет прожил при дворце и относится к нему как к родному дому и без него положительно не будет возможным бороться с той бесхозяйственностью, которая царит в Петровском дворце” ь. Ф.Д. Абрамов вел настоящий мартиролог разрушений и утрат. Характерна приписка М.Н. Мерлина к протоколу осмотра разгромленного подвального помещения кухонного корпуса от 9 ноября 1922 г.: “…Если и в дальнейшем Петровский дворец будет оставаться в настоящих условиях, то в недалеком будущем от него останутся только руины” 26. Последний документ за подписью Ф.Д. Абрамова относится к 26 марта 1923 г. В докладной записке он сообщал, что рухнул забор и доски расхищены. 30 апреля 1923 г. музейный отдел дал согласие на передачу Петровского дворца военному ведомству 27. Дата увольнения служащих дворца, находившихся в ведении Наркомпроса, нами не установлена.
Военно-воздушная академия им. Н.Е. Жуковского заняла помещения Петровского дворца 16 июня 1923 г. 28 Президиум отдела по делам музеев 13 октября 1923 г. принял решение о переименовании Петровского дворца во Дворец Красной авиации и в этом же документе отмечал, что академия допустила нарушение договора: произведены ремонтные работы и перепланировка помещений без согласия отдела. Президиум принял решение: “Снестись с администрацией академии для установления гарантий, обеспечивающих дальнейшую сохранность здания” 29. Однако никаких шагов в этом направлении по линии Наркомпроса в течение 1920-х гг. предпринято не было.
В паспорте на архитектурный памятник высшей категории “Петровский дворец” от 26 октября 1931 г. зафиксировано, что его подлинность сохранена полностью, степень сохранности — высокая, условия хранения — хорошие, разрушений — не имеется, а многочисленные ремонты не изменили архитектурного облика. И в заключение указано, что настоящая форма использования — размещение во дворце Военно-воздушной академии — является наилучшей 30. Но из документов начала 1920-х гг. следует, что музейный отдел передал Главвоздухофлоту интерьеры парадных залов дворца без каких-либо изменений. Парадный Белый зал главного корпуса дворца имел роспись, лепнину и другие элементы декора, парадную лестницу украшали скульптура и светильники, а также, говоря суконным бюрократическим языком, во дворце имелся “инвентарь, связанный с памятником” (мебель, осветительные приборы, картины, скульптура и пр.) 31. В паспорте же мы находим лишь указание на лепную обработку центральной подкупольной части зала и отметку, что связанный с памятником инвентарь отсутствует 32. То, что этот паспорт был составлен без выхода на натуру, показывают документы, подготовленные в декабре 1939 г. архитектором Леонидом Осиповичем Гриншпуном. Им были заполнены утвержденные московским отделением Союза советских архитекторов формуляры карточек обследования Петровского дворца (регистрационная и описательная) как памятника архитектуры, составлен акт обследования и подготовлены рекомендации по реставрации. Эти материалы готовились для пролонгации договора об аренде между музейно-краеведческим отделом Наркомпроса и Военно-воздушной академией им. Н.Е. Жуковского.
Из документов следует, что главный корпус Петровского дворца использовался под столовую, рабочие кабинеты управления академией и библиотеку; в левом крыле размещалась типография, в правом — моторная лаборатория; флигеля использовались под жилье. В помещениях бывших парадных залов частично сохранился архитектурный декор, на куполе центрального зала — роспись в технике “гризайль”. На первом, втором и третьем этажах главного корпуса дворца проведена полная перепланировка и пробиты новые дверные проемы, т. е. полностью искажены внутренние архитектурные объемы памятника. К помещению кухни пристроен деревянный тамбур, по фасаду выведена железная вентиляционная труба. В левом крыле заменены перекрытия — уничтожены сводчатые потолки. В результате стена, выходящая на улицу, отошла от вертикали. Во дворе появились многочисленные пристройки, не относящиеся к ансамблю дворца. В правом крыле помимо перепланировки и замены перекрытий растесаны окна, пристроен топливный бак и угольная яма. На заднем дворе построен тир с использованием ограждений дворца. Л.О. Гриншпун отмечал, что все эти работы выполнены в 1927 1928 гг. Разрушения внешнего архитектурного декора фасада дворца составили 80%. Отопление по-прежнему не в порядке, памятник мокрый, крыша протекает, подвал залит водой. Денежные средства на реставрацию с 1923 г. не выделялись.
Несмотря на столь удручающую картину, 25 июня 1940 г. договор об аренде был пролонгирован на пять лет. Арендатор по-прежнему был освобожден от арендной платы, т. к. нес финансовое бремя по содержанию, сохранению и реставрации памятника. Документ предусматривал штрафные санкции — немедленное расторжение договора об аренде и выселение арендатора в единственном случае — если памятник будет использован под жилье. Помощник начальника Военно-воздушной академии им. Н.Е. Жуковского А.И. Шапошников после подписания договора своей рукой внес в типовой текст исправление. Раздел, запрещавший использование дворца (по законодательству об охране памятников) под жилье, вычеркнул и заверил своей рукой в установленном порядке : “Исправленному верить (подпись и дата)”.
Автор не ставил перед собой задачу исследования судьбы Петровского дворца в контексте истории культуры в постреволюционную эпоху. Краткий анализ выявленного документального комплекса показал, что за сухими строками административно-хозяйственной и управленческой документации бьется живая жизнь, проходят судьбы и деяния людей. Борьба за сохранение многих архитектурных памятников Москвы так же трагична, как и история Петровского дворца. Эта тема еще ждет своего исследователя. По мнению автора, только сложение этой мозаики может дать истинную картину происходившего в этой области культурной жизни в рассматриваемый период, позволит по-новому оценить деятельность творцов “новой культурной политики” и признанных столпов советского искусствоведения и архитектуры, вернуть из небытия многие скромные имена настоящих подвижников спасения отечественного культурного наследия.
