Здание ратуши в Курасики (1958-1960) которое мощным монолитом высится посреди площади старинного городка, стало завершающим в творчестве Тангэ 1950-х гг Контрастно вторгшееся в сложившуюся среду, оно закрепило роль центра за историческим ядром города Тема мужественной силы, устойчивости преобладает в метафорах формы здания. Компактный объем образован вокруг двух структурных ядер, включающих лестницы и санитарные узлы. Эти ядра делят внутреннее пространство на три части, ограничивая центральное звено, где находятся вестибюль, имеющий высоту двух этажей («Зал граждан»), и зал заседаний над ним.
Хотя реакция на эфемерность аристократической ветви японской традиции и привела Тангэ почти на грань гротеска, в грубоватости форм ощутимы отзвуки произведений японской классики, амбаров-сокровищниц, срубленных из могучих стволов японского кипариса Традиция и антитрадиция соединились. Однако аффектация, до которой доведены художественные средства не послужила возвеличению демократических идей, к чему стремился Тангэ. Слишком очевидна пропасть между патетикой архитектуры и бюрократической рутиной которой служит здание.
В конце пятидесятых наряду с произведениями Тангэ, устремленными к органичному синтезу восточной и западной культур, в Японии стали популярны более механистичные, но и более понятные сочетания принципов функционализма с метафорами национальной культуры. Программным произведением подобного рода стал Столичный зал фестивалей, построенный Кунио Маэкавой в парке Уэно, Токио (1958-1961) Большой зал на 2327 мест, малый зал, выставочные помещения и рестораны объединены здесь прямоугольным распластанным объемом. На столбах галереи покоится кровля, внешние края которой круто поднимаются, защищая от ветра сад на верхней террасе (подобные формы как бы «полувывернутой» кровли стали в начале 1960-х гг. модным стереотипом, повторявшимся в разных странах без особой логики и органичности)
Ничто не напоминает прямо классические прообразы, но сочетание каркасной структуры и высокого массива кровли несет нечто общее с японскими традиционными постройками. На столь же свободных ассоциациях с прообразами национальной культуры построена декорация большого зала с резными деревянными панелями по рисунку Рёкити Мукаи
На становление новых тенденций в архитектуре Японии оказал прямое влияние и Ле Корбюзье. По его проекту с участием К. Маэкава и Д. Сакакура в Токио построен Национальный музей западного искусства (1959). Главная идея его композиции — динамичная организация внутреннего пространства, витками прямоугольной спирали охватывающего центральный холл. Ле Корбюзье мотивировал прием возможностью непрерывного расширения здания наращиванием новых витков; в самом принципе развивающейся формы присутствовала связь с японской национальной традицией Здание по характеру пластической разработки ближе к работам мастера конца 1920-х гг., чем к поздним постройкам, — лаконизмом фасадов, собранных из панелей точной взвешенностью пропорций. Это, по-видимому, зависело от участия Маэкавы и Сакакуры, сотрудничавших с «Корбю» в конце 20-х да и от традиционной для Японии любви к структурной ясности
Проникло в страну и влияние брутализма с его этическим критерием «правдивости», установкой на примат этики перед эстетикой, стремлением предельно точно выразить в метафорах формы жизненные процессы, происходящие в здании. Наиболее яркий японский вариант брутализма создал Кунио Маэкава. В упомянутых выше домах Харуми в Токио его свойства отступают перед прямым влиянием Ле Корбюзье. «Бруталистичность» чище выражена в постройках университета Гакусёин в Токио (1959-1963, К Маэкава). Здания факультетов образуют связанную галереями динамичную группу, центр которой — большая аудитория на 700 мест, вписанная в очертания асимметричной пирамиды. Ромбические элементы каркаса пирамиды, скрытые извне, формируют ее интерьер. Обособленно от главной группы стоит здание библиотеки скульптурный объем которой образован из трех квадратных в плане блоков равной величины, динамичной группой охватывающих главный зал. В особый блок выделена лестница. Контрасты сильных горизонталей образованных глубокими балконами, и вертикальных членений главного массива драматизируют композицию сооружения.
Новые постройки, возникавшие в Японии при всей их яркости, тонули в хаотической городской среде. К этому не мог оставаться равнодушным К. Тангэ, обратившийся к проблемам градостроительства, чтобы найти реальную альтернативу сложившемуся положению. Он не усматривал связи между конфликтами урбанизации и функционированием общественного устройства. Ключ к решению он видел в разумном регулировании технического развития и создании пространственных структур, соответствующих его природе Возникло новое звено в цепи утопических идей, проецируемых на архитектуру. На международной конференции по дизайну в Токио (1960) Тангэ декларировал как главную задачу творческого созидания «наведение мостов» через углубляющуюся пропасть между человеком и техникой. При его сочувственной поддержке на конференции выступила группа молодых японских архитекторов, возглавлявшаяся Киёнори Кикутакэ Кисё Курокавой и критиком Нобуру Кавадзоэ
В пятидесятые годы японская архитектура лишь заявила о своем существовании и начала путь к самоосознанию. Но уже тогда становилось ясно, что она не просто расширяет круг явлений архитектуры модернизма, но предлагает и собственные альтернативы имеющие принципиальное значение. Роль японской архитектуры в мировом процессе стала еще более определенной и значительной на следующем этапе — в шестидесятые — начале семидесятых. Расширение ее влияния к концу века сдерживалось уже на уровне различий в менталитете и представлений-архетипов, образующих основу художественной культуры
