Поскольку картина общества, гармонично существующего среди красивых вещей индустриального производства, должна была одинаково воздействовать как на развитые, так и на развивающиеся и отсталые страны, лидеры не могли интересоваться различиями цивилизационного порядка между «ожидающими» запроектированного им места на земле.
Мир будущего должен был стать раз и навсегда (но хорошо) распланированным пространством. Проекты, в целях скорейшего приближения к грядущему совершенству, должны были основываться на совершенно новых, автономных системах ценностей.
Внутренняя связанность, цельность рассматривалась как главный критерий оценки проекта. «Объективные» предложения становились опознавательными знаками умозрительных тенденций, все более удаляясь от действительных ожиданий реальных потребителей.
Проекты должны были также в рамках принятого образа мышления представлять предложения, разработанные на масштабных уровнях и во всех деталях, а будущим потребителям приписывалась роль манекенов в пространствах, обозначенных на перспективных изображениях.
Отдельные варианты перестройки Парижа, концептуальные города на 1,2 и 3 миллиона жителей, которые вычерчивались в среде педагогов Баухауза, а также линейные системы, запроектированные в Советском Союзе, по своей сути весьма сходны с утопическими городами, возникшими позже, на рубеже 60-х годов.
Все они отличаются логичной системой функциональных связей, все они являются организмами, полностью абстрагированными от существующего культурного контекста, все они отдают дань увлеченности элементарной геометрией. Никогда, ни в одну известную нам историческую эпоху в течение столь короткого времени не создавалось столько концептуальных проектов, призванных оставить свой отпечаток на завтрашнем дне.
Известно, что на протяжении веков великие мастера тоже чертили идеальные города и идеальные дома. Однако это были лишь случайные попытки, а сами предложения обычно встречали доброжелательное внимание и хвалебные отклики, ибо в своем видении авторы не переходили барьеров, поставленных их собственными привычками и привычками своих современников.
Во время великого брожения все было иначе.
Чтобы удержаться на острие авангарда, чтобы не раствориться в толпе последователей, нужно было предлагать все более последовательные и все более герметичные решения, которые по своей внутренней логике могли бы быть «пропуском в историю».
Малые жилые дома играют, особенно в течение последнего столетия, роль лабораторных моделей. Они быстро возводятся, в том числе с использованием собственных средств, помощи друзей и коллег, а иногда и страстных искателей новизны.
Пламя распространяется по всей Европе. Пропагандируемые отдельными группировками формулы и готовые образцы решений на своем победном пути теряют следы широких интеллектуальных горизонтов, характерных для изобретателей. Крупные концептуальные проекты «размениваются» на «мелочь» небольших построек.
Поскольку не удалось сначала «все» разрушить с тем, чтобы потом строить «новое», в практической деятельности модернистов происходит характерный поворот. Существующие города рассматриваются как предназначенные к сносу — проектируемые здания трактуются как начало нового города, и в таком качестве они никоим образом не должны вписываться в окружающую среду. Противостоя контексту, они должны создавать собственные препарированные микрокосмосы, возвещающие грядущие времени Футурии.
Плодом такого мышления стало распространенное и сегодня воззрение, согласно которому здание рассматривается как демонстрация будущего, а не как элемент непрерывного движения цивилизации.
В период с 1922 по 1933 г. происходит организационная консолидация модернистской группы. Разрабатывается общая программа действий. Под несомненным влиянием личности Ле Корбюзье возникает CIAM — международная организация, объединившая под своим именем дотоле разрозненные инициативы различных группировок.
Следует помнить, что на очередные конгрессы модернистского интернационала организаторы приглашали исключительно апологетов движения. Бьющие на внешний эффект форумы отодвинули в тень параллельно действующие, иначе мыслящие профессиональные структуры.
В том же 1928 г., когда после конкурса на здание Дворца Лиги Наций родился CIAM, в Париже на международном конгрессе по жилищу и градостроительству рассматривались правовые и практические трудности, сопровождающие осуществление проектов застройки и районной планировки, а также вопросы массы и плотности застройки, ее соотношения со свободным пространством, дорог и средств сообщения.
Подобные форумы, на которых предпринимались попытки распространения закондательных достижений и выявления повседневных трудностей, происходили весьма часто. Сегодня они забыты, ибо предусматривали изменения в рамках существующих условий выполнения профессиональных обязанностей и общественной жизни.
Все это происходило в период построения ортодоксальных эстетических формул и создания уникальных образцов. Свое «удостоверение личности» получает Баухауз. Влияние конструктивистских идей ускоряет разрыв с идеей кустаря-художника, ведущей свое начало от Морриса. Возводятся корпуса «кубического» дизайна, отождествляемого с современной архитектурой.
Свой замкнутый и доктринерский мирок вырабатывает группа «Стиль». Любое отступление от доктрины вызывало кризисы в чреве группы. Введение диагноналей под сорок пять градусов в прямоугольный мир неопластических знаков, осуществленный Тео ван Дусбургом, вызывает резкую реакцию Мондриана. Осознание враждебности со стороны иных художественных групп вынуждает ван Дусбурга скрываться под псевдонимом при его сотрудничестве с дадаистами. Разоблачение этого факта становится причиной глубокого кризиса и истинным землетрясением внутри группировки «Стиль».
Представленный Ле Корбюзье конкурсный проект Дворца Лиги Наций получил одну из десяти равноценных премий. Это было расценено как катастрофа. Предполагались одна, первая, премия и как следствие строительство здания-символа. Решение международного жюри, каждый член которого имел право выбрать только один проект, стало толчком к основанию организации, представляющей лишь один вид архитектуры, одну позицию, один образ мышления.
Подписание в 1933 г. Афинской хартии стало высшим достижением движения. В Европе в результате кризиса происходит возрождение консервативных тенденций. В Германии и Советском Союзе наблюдается отход от международной конструктивистской программы.
В широком «антиконструктивистском» движении нет недостатка в голословности и политических подозрениях. Атака на модернизм, направленная на его концептуальные обобщения, проходила как бы мимо практических формул, образцов и повседневной практики.
В 1933—1945 гг. модернистские формулы перекочевывают в западное полушарие. В США эмигрируют по существу все великие «имена» из Баухауза. Одинокий, без контекста, модернистский объект получил при американских технических возможностях шансы, каких тщетно дожидался на европейском рынке. Подчиненные суровым законам геометрии постройки Миса ван дер Роэ создают образец архитектуры для истэблишмента, который позднее будет импортирован на старый континент. Аналогичным образом и в Южной Америке, переживающей экономический бум, подстегиваемый поставками для воюющих сторон, появляется свое восприятие европейских эстетических формул, а темперамент тамошних художников определяет им роль весьма оригинальных подражателей. Возникают здания-скульптуры экспрессивного характера и огромных размеров.
Перенесение формул за Атлантический океан и создание чисто художественных образцов позволяют нам понять очень быструю и решительную реакцию молодого американского поколения на модернистские рецепты, которые оценены там как неудобная и преходящая мода, суживающая внимание до изолированного объекта и не учитывающая градостроительных работ.
После 1945 г. информация о достижениях американских архитекторов появляется на страницах международных журналов.
