Подчеркивая целеустремленность логики проекта, О- Нимейер, ставший главным архитектором города и запроектировавший его монументальные объекты, писал. -Нельзя допустить чтобы вновь проектируемый город заключал в себе те же ошибки, те «е урбанистические и архитектурные противоречия, что и существующие города, которые разрастались без контроля, города, где каждое эдакие трактовалось как изолированное, без связи со своим окружением- » И подкупающе целостная логика проекта с напряженной энергией была еоппощена а жизнь, почти не искаженная компромиссами. В ситуации строительства на безлюдном плато, в десятках километров от ближайших поселений, архитекторы были свободны от ограничений, которые накладыва- | ет часть** собственность на землю и недвижимость. Строительство осуществлялось централизованно Казалось, что в этих условиях можно преодолеть; ! болезни капиталистического города, избежать неравенства жилищных условий Почти вся живая ткань города создавалась по единым стандартам, высокий для Бразилии Унифицированные кварталы росли как воплощение мечты о жизни преуспевающего среднего класса, а завершенность символической V структура плана и полное освоение отведенной для города территории казались гарантией от стихийного разрастания трущоб. Чувство вовлеченности в общее депо рождало в среде создателей города демократизм, незнакомый | остальной Бразилии.
Однако идеализированные стандарты жилищного строительства сделали жилье в городе недоступным для низкооплачиваемой части населения. Ее б’ыло реше- -о обеспечить простейшими жилищами в городах-сателлитах, размещение которых не регулировалось общим планом. Появилось шесть таких полустихий- ных сателлитов, точнее, поселков-спален, темп роста которых был очень велик. Разрастаясь, они обращались в трущобы, еще более безнадежные, чем в ста- рых городах К 1970 г. в собственно Бразилиа жило 236 тыс. человек, а 302 тыс. населяли сателлиты. В конечном счете в пределах округа сложилось жесткое ; пространственное разделение жителей по признаку обеспеченности. Утопия, которая вдохновляла Коста и Нимейера, не состоялась.
Бразилиа, город-монумент, в своей физической реальности -воплотила взаимо- действие символических образов, отражающих скорее вдохновение, чем реальность- *г. Скорость, с которой проектировался и строился город, привела к полюй унификации его архитектурного языка, исключающей -четвертое измерение- — время — из образов, которые несет среда. Он выглядит как выполненный в натуральную величину архитектурный макет, стерильность которого от- ‘ торгает любые дополнения, существует как бы независимо от жизни, которая его наполняет. Отдельные постройки могут поражать и восхищать, но город в целом угнетает, что усиливается преувеличенным масштабом пространств, заданным не человеком, а автомобилем. Среда, как единство материальных структур и жизненного наполнения, складывается трудно.
Симона де Бовуар сравнивала Бразилиа и Рио-де-Жанейро. Она вспоминала тесные, но наполненные жизнью улицы Рио с их атмосферой непринужденного общения, противопоставляя их Бразилиа: «…что может быть интересным здесь, среди шестиэтажных .quadra* и .superquadra*, кроме духа элегантной монотон- юсти?-. Она отметила, что «улицы, которые всегда были местом встреч, чарующим благодаря капризам постоянного и непредсказуемого смешения домов и магазинов, экипажей и пешеходов… не существуют более в Бразилиа и никогда не будут существовать»13. Бруно Дзеви назвал Бразилиа «городом Кафки». Льюис Мамфорд, отмечая соединение в Бразилиа ранее реализованных лишь фрагментарно идей модернизма и осуществления упрощающих утопических схем 20 и 30-х гг., назвал его «вчерашним городом будущего».
Утопия СВОИМИ идеальными представлениями объединяла и питала ожидания ее создателей, но не лишила их способности трезво оценить полученный результат. О. Нимейер писал: «Четыре года мы набирались опыта, наше мироощущение становилось более реалистично. Мы многое стали понимать и с горечью наблюдали, как существующие социальные условия с фатальной неизбежностью толкали нас на путь противоречий и ошибок, свойственных нашему миру… Когда город Бразилиа стал столицей, мы с тяжелым сердцем увидели, что совершенно изменился облик города, исчезло чувство человеческой солидарности, которое раньше было его отличительной чертой и давало нам ощущение того, что мы живем в новом и справедливом мире, о котором мы мечтаем. В те дни мы жили как большая семья, без предрассудков и привилегий. Нас объединял дух братского содружества… Теперь все изменилось… Бразилиа стала другой, и это обстоятельство подавляет нас, несмотря на то, что мы понимаем причины изменения, произошедшего с городом. Причины эти… — порождение капиталистического режима со всеми его пороками и несправедливостями»
