Мнение о решающем воздействии форм архитектурного пространства на духовное состояние человека разделяли и главные представители западногерманской органической архитектуры — Г. Херинг и Г. Шарун. Они были известны своей деятельностью еще в догитлетровской Германии, а в годы фашизма почти не имели работы. После войны престарелый Херинг сооружает два односемейных дома в Бибербахе (1950), а Шарун регулярно привлекает внимание своими конкурсными проектами, которые на первых порах отвергаются или откладываются, но уже на этой стадии заметно влияют на западногерманских архитекторов. Ряд запроектированных под влиянием Шаруна объектов был осуществлен раньше, чем появились первые послевоенные постройки самого Шаруна.
Конкурсные проекты театров для Касселя (1951) и Мангейма (1953), составленные Шаруном, предлагали новое решение театрального здания и отношение к архитектурному пространству вообще: вместо исконно симметричного театрального зала и симметричного же наружного объема здания Шарун предлагал асимметричную расчлененную комбинацию пространств неправильной формы, последовательно выявленных затем в наружном объеме. Он считал, что архитектурное пространство, скомпонованное определенным образом, необычайно сильно воздействует на человека и активизирует его восприятие, делает каждого, сталкивающегося с такой архитектурой, как бы сопричастным с творчеством архитектора.
Сходные идеи, но в другом конкретном аспекте Шарун проводил в здании гимназии в Люнене (1956—1962), где форма и группировка пространств должны, по мысли автора, способствовать появлению у учеников ощущения школы и класса как дружеского коллектива и своего рода дома. Среди ряда жилых зданий, выстроенных Шаруном, наиболее оригинальны группа из двух башенных жилых домов, названная им «Ромео и Джульетта» (1957—1959), и 20-этажный дом «Салюте» (1961 — 1963) в Штутгарте. Совершенно непривычная форма отдельных помещений, квартир и зданий в целом связана прежде всего с идеей Шаруна, что определенные пространственные формы побуждают обычного человека к сотворчеству с архитектором. Кроме того, такая форма позволила Шаруну полнее раскрыть квартиры солнцу и усилить визуальную изоляцию от соседей.
Творчество Шаруна, в котором наиболее полно возродились черты архитектуры немецкого экспрессионизма, в последние годы оказывает очень заметное влияние на архитектуру не только ФРГ, но и других стран. Влияние Шаруна особенно расширилось в западногерманской архитектуре в 60-х годах. Среди новых проектов и построек немало прямых подражаний его формам, таких, например, как комплекс ратуши в Бенсберге (1966, арх. Г. Бём), где новое здание неразрывно объединилось со средневековой постройкой, или школа им. Рудольфа Штейнера в Бохуме (арх. В. Зейферт). В последнем случае автор определенно подчеркивает идейную связь своей «пластически-органической постройки» с антропософскими идеями Штейнера.
Несомненно, под влиянием популярности идей органической архитектуры, связанной с деятельностью Шаруна, западногерманские заказчики так охотно обращаются к А. Аалто, в творчестве которого все более явственными становятся черты «органической архитектуры»: Аалто строил жилой дом в Бремене, культурный центр в Вольфсбурге, составил проекты театра для Эссена и Вольфсбурга.
В противовес субъективистскому направлению органической архитектуры в ФРГ получило развитие направление, имеющее тенденцию к максимальной объективности, к правдивому, по мысли его сторонников, отражению содержания в архитектурных формах. Это направление представлено несколькими молодыми архитекторами, приобрётшими в 1960-х годах значительное влияние. К ним относится в первую очередь О. М. Унгере, работающий преимущественно в Кёльне, где в 1959 г. он построил многоквартирный жилой дом и собственный дом. Характерными особенностями его зданий являются резкий контраст между замкнутыми и открытыми пространствами, нарочитая грубость необработанного бетона или кирпичной кладки, подчеркивающая пластичность массивных, четко очерченных прямоугольных форм.
Это распространяющиеся в последние годы направления представляют собой немецкую ветвь брутализма, характерного для архитектуры ряда стран. Сооружения этого направления, независимо от своей функции, создают впечатление суровости, нарочитого отказа от легкости, изящества. Школы, церкви, театры напоминают производственные или утилитарные постройки. Объемное решение чаще всего представляет сложную комбинацию относительно простых форм; преобладают глухие поверхности стен, грубая фактура, темные цвета, выявление конструкций во внешней форме зданий.
Как и органическая архитектура, брутализм представлен в ФРГ работами не только немецких, но и зарубежных авторов. В качестве примера можно привести ратушу в Марле, построенную известными голландскими архитекторами И. X. ван ден Бруком и Я. Б. Бакемой (1958—1967).
Брутализм, сформировавшийся в результате стремления к объективному выражению в архитектурных формах социальных, утилитарных и конструктивных качеств архитектуры, на деле довольно быстро превратился в основу для формальных исканий, для поисков современного монументализма. Характерно в этом смысле смыкание в ФРГ брутализма и органической архитектуры, сочетание рациональности используемых средств с иррациональностью проектируемых форм. Наглядный пример такого слияния дает творчество арх. Г. Бёма (ратуша в Бенсберге, церкви в Кёльне, в Невигесе и др.).
К началу 70-х годов в западногерманской архитектуре развернулась критика брутализма как формалистического течения со стороны более молодого поколения архитекторов. Наиболее перспективными тенденциями для архитектурных композиций провозглашены гибкость, динамичность, способность к трансформациям, отказ во многих случаях от капитальных, рассчитанных на длительные сроки службы конструкций.
Проявлением ряда таких тенденций в масштабах значительного общественного комплекса считается Рурский университет в Бохуме (60-е годы, архитекторы Хентрих и Печниг), где планировка и конструкции предусматривают возможность развития всего комплекса по вертикали и горизонтали, а также трансформацию отдельных зданий. В строительстве использован метод монтажа (малосерийных заводских конструкций.
Вне зависимости от характера творческих течений и вне прямой связи с конкретными архитектурными формами, архитектура ФРГ нередко используется для пропаганды идеологии реакционных, реваншистских группировок и клерикализма.
Так, например, почти в каждом городе в качестве мемориального объекта сохраняются руины зданий (главным образом церковных), разрушенных во время войны. Чаще всего к руинам пристраивается часовня или церковь. В большей части это остатки эклектических церковных зданий, стилизованных в формах готики, ренессанса, барокко, обильно строившихся в Германии в конце XIX — начале XX в. Такая практика является частью пропагандистской политики, проводимой реваншистскими кругами.
Клерикальный характер западногерманского государства также находит отражение в архитектуре — в огромных масштабах церковного строительства и в стремлении сделать эту область ведущей в смысле идеологического воздействия архитектуры. В ней участвуют самые видные мастера (Эйерманн, Эстерлен, Шнейдер-Эслебен, Г. Бём, не говоря о тех, которые вообще специализировались в, ней, таких, как Р. Шварц и Бём — старший); здесь, как нигде, проявляются образные устремления архитекторов. Именно в культовой архитектуре встречаются примеры применения сложных конструкций, причудливых, ничем не ограничиваемых решений пространственной структуры, эффектов освещения, использования средств монументально-декоративных искусств. Таковы, например, культовые здания, построенные архитекторами Эйерманном (церковь в Пфорцгейме, 1953), Р. Шварцем (церкви во Франкфурте-на- Майне, 1954; Саарбрюкене, 1959), Д. Эстер- леном (церковь в Бохуме, 1959) и др.
Тяжелые последствия войны наряду с увеличением населения и развитием транспорта потребовали очень больших градостроительных работ на территории ФРГ, где города преобладают в системе расселения. В 1957 г. городское население составляло (без Саара) 72,5%. В Рейнско-Вестфальском районе в городах живут 92% жителей. На территории ФРГ исторически сложились и продолжают разрастаться агломерации, т. е. слияния воедино нескольких городов.
В первые послевоенные годы масштаб работ по восстановлению разрушенных городов был крайне незначительным, только деловые центры отстраивались с лихорадочной поспешностью. Это было в основном восстановительное строительство, которое осуществлялось в ФРГ стихийно, без общего плана.
В связи с очень большой концентрацией и чрезвычайно неравномерным распределением промышленности до 1945 г. в послевоенные годы были предприняты попытки некоторого перераспределения промышленного строительства, чтобы помочь развитию городов. Был принят ряд законов о размещении восстанавливаемых предприятий, но перебазирование промышленности, возможное и рациональное, по мнению германских специалистов, не было достигнуто. «После второй мировой войны почти все промышленные предприятия, — пишет по этому поводу проф. Хенн, — были восстановлены на своих старых местах, даже в тех случаях, когда они были сильно разрушены и имелись достаточно веские доводы против их восстановления на прежнем месте.
Лишь немногим городам удалось осуществить более или менее значительную реконструкцию центральных разрушенных районов: к ним можно отнести Ганновер.
