Кризис идей «новой архитектуры» на Западе В пятидесятые годы могло казаться, что «новая архитектура» повсвместиЩ| утвердилась. Ее признаки уже не принадлежали лишь узкому кругу произве* ; денмй авангарда, они вошли в число стереотипов массовой застройки горо- Щ дов. а категорию «обычного». Многие программные произведения получил1йЩ почти всеобщее признание. Принципы «современного движения» используя вались творческими направлениями, которые образовали широко расхода» -‘Щ щийся веер, но сохранили связь с первоосновой — рационалистическим^ тодом формообразования, верой в прогресс и социальную ответственносщ Д архитектора. Эстетические ценности связывались с конструктивным начален^: и принципом целесообразности. Основополагающие принципы движения | в конечном счете были приняты в обеих частях двухполюсного мира и выве- дены за пределы идеологической конфронтации. В архитектурной критике появился оптимистический тезис о наступлении «тысячелетнего царства» Д рационалистической архитектуры.
Но удовлетворенность была недолгой. Эклектизм и академизм, борьба с кото-|| рьии сплачивала -новое движение», не исчезли, но трансформировались, сохраняя свои методы и популистскую ориентацию. Они сменили набор формальных клише, мимикрируя под новую архитектуру; однако, перенимая ее внешние; признаки, они изменяли ее сущность. Этот «псевдомодернизм» особенно активно распространялся в коммерческом строительстве. Место классических увражей заняли тома «Oeuvre complete» Ле Корбюзье, альбомы Мис ван дер Роэ, Нейтры. Нимейера «Новую архитектуру» начинали подменять комбинации ее атрибутов, теряющие связь с содержательностью форм. Рационалистический* метод перерождался в стиль, основанный на наборе формальных стереотипби
Начавшаяся девальвация основных ценностей побуждала к их критическому я пересмотру. Былое единство авангарда распадалось. Признание вчерашних Д бунтарей со стороны буржуазного истэблишмента превращало их в метров международной моды, самодовольную элиту профессии. Былые пионеры образовали ее жесткий костяк; возникло противостояние поколений.
Английский критик Райнер Бенем не побоялся жестоких слов об отцах-основат телях «новой архитектуры», ушедших из жизни в шестидесятые годы (Ф. Л. Райт умер в 1959 г., Ле Корбюзье — в 1965, В. Гропиус и Л, Мис ван дер Роэ — в 1969): «Когда все они умерли, трудно было не почувствовать облегчение — вместе с чувством утраты. Они тиранически подчиняли „новое движение*, монополизируя славу и не позволяя пробиться другим, подчас не менее значительным талантам. Могучий пример их произведений, казалось, ;$ установил пределы возможностей для архитекторов во всем мире»1. Впрочем, -тираническое подчинение» было подорвано уже к концу пятидесятых. Начало положила деятельность «Бригады X», к 1959 г. взорвавшей изнутри CIAM. Уже в начале шестидесятых стало ясно, что концепция «новой архитектуры» распалась на множество осколков, которые, как после взрыва, разлетались все дальше, порождая новые конкурирующие группы, связанные лишь общностью происхождения.
Дискуссии между сектами, претендовавшими на право наследовать репутацию ■нового движения», вынесли на поверхность изначальные внутренние противоречия модернизма. В их запале началось тотальное, безоглядное ниспровержение всего комплекса идей, который удалось соорудить «новой архитектуре»
(о комплексе, а не о системе говорить более правомерно, поскольку выдвигавшиеся идеи перекрывали все поле проблем архитектуры, но не складывались в связную, внутренне непротиворечивую систему). Устаревшими объявлялись цели, которые ставились CIAM, но остались не достигнутыми, — как многие требования к современному городу, сформулированные в «Афинской хартии».
Утопии пионеров «современного движения» претендовали на коренное переустройство жизни средствами «честной архитектуры». В шестидесятые движение обвиняли в том, что реализация его идей не приблизила воображенный изначально жизнеустроительный идеал (претензии, впрочем, основывались на столь же преувеличенных, как и у «пионеров», представлениях о возможностях через структурирование среды повлиять на социальную структуру и функции общества).
Кризис «новой архитектуры» обозначился на Западе, прежде всего, в сфере социальных установок, этических норм и эстетических ценностей, принимаемых профессиональным сознанием. Сомнения в истинности первооснов деятельности архитектора, утверждаемых идеологией «нового движения», разгорались на фоне бума престижного строительства, которое вели монополии и органы государственной власти в таких странах, как США, ФРГ, Япония. Настойчивое вовлечение архитектуры в процесс формирования массовой культуры — или, точнее, культуры для масс, в манипулирование массовым сознанием в интересах истэблишмента, — обострило противоречия внутри творчески активного слоя профессии с его стремлением к духовной независимости. В 1968 г. все тот же Филип Джонсон, который ранее провозгласил глобальную победу «новой архитектуры», заявил, что «новая архитектура потерпела полную неудачу… Нет вопроса — наши города более уродливы, чем пятьдесят лет Назад»?.
В семидесятые критики уже констатировали, что «новая архитектура» умерла, называя и точную дату ее смерти — 15 июня 1972 г. В этот день в Сент-Луисе, Миссури, США, были взорваны корпуса квартала Проутт-Айгоу. В 1952-1955 гг. квартал соорудил Минору Ямасаки как эталон преобразования трущобных зон. Проект основывался на фабианистских утопических идеях социального строительства, поддержанных CIAM. Он был отмечен наградой Американского института архитекторов. Переселяемым сюда жителям предоставлялись квартиры в элегантных 14-этажных корбюзианских «жилых единицах», объединенные «улицами в воздухе» с лифтовыми узлами, около которых располагались и места общения. Стерильная простота архитектуры, ее ассоциации с больничными зданиями, ее жесткие планировочные схемы должны были прививать обитателям сдержанные формы добродетельного поведения. Однако эту монументальную проповедь, основанную на идеалах монастырской жизни, жильцы, выросшие в условиях негритянских гетто, не смогли принять как свою среду. Отчужденность от окружения вылилась в агрессивную враждебность. За актами вандализма последовал разгул преступности. Муниципальные власти, окончательно потеряв контроль над кварталом, уже полуопустевшим, приняли решение о его сносе. Событие было воспринято как доказательство провала утопиЧвМ? ких претензий — лечить социальные болезни средствами «новой архитектура^ разумно организующей среду по рецептам CIAM.
