Основываясь на предпосылке, что «истина заключена в видимом»78, породители новой ментальности гасили напряжение конфликтов вокруг принципов, проистекающих из рационализма. Критерии целесообразности, правдивости, единства, гармоничной соотнесенности теряли смысл в мире, который начинали принимать как мир видимостей. Различия между истиной и функцией в мире симуляций не были существенны. Альтернатива рационалистическому модернизму, родившаяся на такой основе, привлекала свободой, которую она предоставляла принимавшему ее архитектору. Новое уже не противостояло старому, ценности не подчинялись идее прогресса, будущее не мыслилось как отрицание прошлого и настоящего. Патетика, да и просто серьезность, насмешливо снижались иронией.
Архитектура постмодернизма, провозглашенная на такой основе, развивалась экстенсивно, формируя сосуществовавшие направления — постмодернистский классицизм, фундаменталистский классицизм. На той же концептуальной основе рождались «симулякры» технической современности («хай-тек»), рационализма формы («фундаменталистский классицизм») и даже модернизма («неомодернизм»), которому противополагались эти отражения постиндустриальной цивилизации. Ниспровержение любых профессиональных «табу», традиционных ценностей и методов формообразования открыло путь радикальности деконструктивизма, устанавливавшего правила игры для своих симуляций, перевертывающих закономерности построения рациональных моделей.
Плюрализм сменил борьбу направлений. На место сосуществования множества равноправных концепций пришла тенденция как бы растекания их вширь.
В этом ненаправленном процессе какие-то секторы попадали в поле влияния популизма и коммерции, деформируясь под их влиянием и приобретая признаки кича.
Архитектура Японии, отбросившая свой вариант модернизма — метаболизм, последовала модели развития профессии в Западном мире, сконцентрировав черты ее «горизонтального растекания». Однако этот процесс был осложнен комплексами, связанными со стремлением подчеркнуть национальную идентичность обособленной островной культуры.
Социалистический государственный механизм республик Советского Союза и стран, вовлеченных в его орбиту, обеспечивал ускоренное развитие в условиях индустриальной цивилизации. Но в наступавшем постиндустриальном обществе его методы оказались неэффективны и начали работать на торможение.
В области архитектуры установка на стабильность выражалась в стремлении сохранять не только принципы рационализма, но и приоритетное значение технологических и экономических критериев. Эволюция архитектуры сдерживалась и идеологическими канонами, требовавшими создания образов если не «светлого будущего», то устойчивого благополучия. Архитектура социалистических стран в своих экспериментах удерживалась в рамках рационалистической традиции (что само по себе могло сделать ее наиболее устойчивой составляющей мирового процесса). Рамки эти, однако, сужались в пределах, которые устанавливала партийная бюрократия. В общей атмосфере застоя творческая деятельность развертывалась со все меньшей отдачей. Главной движущей силой поисков становились мотивы национального самоутверждения, поощрявшиеся местным руководством как Советских республик (кроме России), так и других социалистических стран.
Восьмидесятые годы для архитектуры казались историческим рубежом, отделившим эпоху динамического развития «новой архитектуры» модернизма, завершившуюся кризисом шестидесятых-семидесятых годов, от некоего «после- нового» времени. В восьмидесятые, однако, черты этого «посленового» не определились. Постмодернизм, воспринимавшийся в начале десятилетия как альтернатива, открывающая новую эпоху, сам по себе оказался неустойчивым и бесхребетным. Проложив путь новым поискам, он почти исчерпал себя к концу десятилетия. Утверждение устойчивой перспективы оказалось оставленным следующим десятилетиям.
