Сегодня «новое» не означает автоматически «лучшее». Все чаще мы оглядываемся назад, в прошлое, ищем в истории вдохновения и уверенности, а иногда и просто образцов или готовых решений. Случается, что возврат к традициям требует усилий, сравнимых разве что с борьбой, имевшей место во времена отказа от всего теоретического наследия старой эстетики. Нельзя — вот так просто — перевести стрелки часов назад. Легче использовать полностью заимствованные из прошлого деталь или элемент старого здания, труднее руководствоваться принципами, которые для современных творцов являются азбукой, правилами, инструкциями…
Какие это были принципы? Что позволило, несмотря на различия, обусловленные особенностями личностей, стран и эпох, удержать единую линию развития искусства вплоть до конца XIX в.? На эти вопросы анализ стилей отдельных исторических периодов не дает ответа, ибо каждый стиль имеет тенденцию к вырождению и трансформации. Поэтому в поле нашего зрения должны оказаться общие принципы, в рамках которых могут появляться разные стили, а не формулы, управляющие законами популярности и моды.
Анри Соваж, обеспокоенный соскальзыванием модернистской эстетики на путь стереотипных решений, в 1933 г. писал: «… Формула является лишь примером для решения одной или нескольких задач… Принцип же позволяет решать самые разные задачи. Принцип тем более плодотворен…, чем более общим оказывается его применение» .
Столь универсальные принципы должны были опираться (и опирались) на идеи, циркулирующие в системе кровообращения нашей цивилизации. Чтобы напомнить их, следует сначала сослаться на суждение, приписываемое Сократу: знание есть добродетель. Именно оно оказало влияние на совокупность принципов, часто называемых «великой эстетической теорией прошлого». Самой этой теорией мы обязаны Платону и его ученикам. На протяжении веков платонизм был духовным отцом всеобщих воззрений на сущность красоты. Каждая эпоха брала от него то, что считала нужным, а принципиальный фундамент теории оставался неприкосновенным.
Для Платона идея была превыше всего. Реальный мир, воспринимаемый человеком с помощью чувств, был лишь несовершенной и постоянно изменяющейся ее картиной. Идея, связанная с абсолютом, могла занять мысли и время мудреца. Любая попытка выражения ее при помощи камня (разрушающегося от ветра и дождя), цвета (блекнущего на свету), линий (легко стираемых и уничтожаемых) была обречена на неудачу. Поэтому, если какому-либо художнику своим произведением удалось приблизиться к идее, то другой, следовавший за ним, приближался к совершенству в той же мере, в какой это сделал предшественник. Понимаемая таким образом художественная деятельность обусловливала подражательство, санкционировала его, поддерживала и, естественно, теоретически обосновывала. Г оргий — софист и пионер эстетики — определял скульптуру, живопись и архитектуру как исполнительские искусства, ибо им по существу завещана необходимость продолжения дел своих предшественников. Идея изображения человека, дома, храма, города…, все идеи реального мира ожидали творцов, учившихся ремеслу путем копирования способов, какими решались прежние аналогичные художественные задачи.
Величие Праксителя или Лисиппа обусловили тысячи их безвестных предшественников, которые статуя за статуей, изваяние за изваянием вырабатывали образец, и сегодня являющийся обязательным в европейском искусстве. Идея храма выдерживала все трансформации, вызванные менявшимися архитектурными порядками, и в своем путешествии по векам она могла быть и Парфеноном, и римской базиликой, и готическим собором, и храмом эпохи классицизма — всегда с входом «с фасада» и алтарем, «завершающим» интерьер.
Можно обнаружить, что воззрения Платона, разделявшие мир на совершенные идеи и несовершенное их изображение, были заимствованы даже его оппонентами. Аристотель, споривший с Платоном, был его учеником и последователем. Он ввел в наш эстетический лексикон понятие формы. Она значила для него то же, что для Платона идея. Он рассматривал ее как реальный эквивалент любого понятия. Именно в окружении художник должен был черпать образцы и искать источники вдохновения. Для Аристотеля искусство было подражанием природе, понимаемой как единство возникшего и преобразованного людьми мира. Из него художник выбирал формы, благодаря своему мастерству продлевал их существование и нес ответственность за их присутствие в будущем. Платон и Аристотель создали «идеологические» основы эстетики великой теории, базирующейся на преемствова- нии. Они дали последующим поколениям шанс создавать свои собственные произведения в тесной связи с началами их собственных цивилизаций. Проводниками мысли «великих отцов» сначала были римские легионы, а потом и вся совершенная организация христианства, поскольку церковь, занятая проблемами веры, приняла принципы великой теории без сколь-нибудь значительных изменений и модификаций. Их не поставили под сомнение ни научные открытия, ни развитие техники. Их демонстративно отвергло лишь поколение, поставившее себе целью построение совершенно иного, нового мира.
