Жилья не хватало всегда, но то, что принес с собой «век пара и электричества», превзошло по своим размерам хорошо известные проблемы прошлого. Индустриализация — это и демографическое преобразование.
Приходится повторять известные факты: из деревни на заводы потек непрерывный поток дешевой рабочей силы, образовавший малооплачиваемый и бездомный городской пролетариат эпохи раннего капитализма. Рецепт Витрувия «строить выше» находит применение во «дворце для людей» (по Фурье)— многоэтажном доходном доме. С внешней стороны фасады формировали и украшали улицы, а с внутренней стороны земельная рента диктовала все более плотную застройку флигелями. Возникают дворы-колодцы, окруженные домами, в которых в свое время арендовались не квартиры и не комнаты, а лишь койки, и то на несколько часов сна.
Обеспечение крыши над головой «для всех» является одной из целей доктрины утопических социалистов, а также — что более существенно — становится элементом программы левых политических сил. Появляются книги, в которых описывается существование бедноты. Газеты ведут ежедневную кампанию по этой проблеме, публикуют высказывания известных деятелей, ищут пути преодоления кризиса.
Общественное мнение, встревоженное антигуманными и противоречащими элементарным требованиям гигиены условиями жизни, вынуждает власти многих городов к созданию местных программ жилищного строительства. По времени это совпадает с началом осуществления крупных мероприятий по улучшению санитарного состояния городов. Они открывали новые возможности для вложения частного капитала, обусловливали спекуляцию земельными участками, но вместе с тем создавали невиданный доселе шанс использования городскими властями оборудованных в инженерном отношении территорий для проведения собственной жилищной политики.
Расширяются объемы строительства. Дом, даже многоэтажный, оказывается во многих случаях лишенным своего исключительного значения, передаваемого историей и традициями. Архитекторы и строители получают заказы на проектирование и возведение целых комплексов. Этот процесс, поощряемый владельцами промышленных предприятий, продолжая оуэновскую идею производственного сообщества, постепенно становился основной целью коммунальной политики городов. В самом названии «коммунальная политика» заключена идея создания стандартного дешевого жилья для неимущих анонимных потребителей. Примерно к 1880 г. возникли все основные типы жилых домов, известные нам в XX в.: дома галерейного типа, считавшиеся «скорой помощью» для самых бедных; дома секционного типа, состоящие из одинаковых функциональных ячеек в виде группы квартир, объединенных вокруг лестничной клетки; дома коридорного типа, в которых доступ к нескольким десяткам квартир обеспечивается из общей коммуникационной зоны. Эти основные функциональные элементы и составили образ дешевого жилища и дворов-колодцев XIX в.
Все чаще мы убеждаемся в необходимости вспоминать те времена и те эксперименты.
Бесспорно, история жилищного строительства периода 1880—1939 гг. требует надлежащего освещения, ибо публистика (особенно в 60-е годы) узурпировала исключительное право судить, что было хорошо и что плохо в массовом строительстве. Даже очевидные факты были завалены грудами бумаги и обречены на забвение. Очень долго нас убеждали, что архитектурный авангард межвоенного периода не только первым поставил вопрос «как?», но и дал ответ на него. Исторические разработки до конца 50-х годов оставляли в тени очевидные истины: «современных» объектов в 30-х годов было очень мало. Повседневность — это традиционно понимаемые здания, образующие линии уличной застройки, проектирование которых подчинялось всем старым законам и правилам. Необходимость соблюдения законов регулируемой застройки, защищающих интересы соседей справа и слева, вынуждала архитекторов к продолжению периметральной застройки, а разработка плана здания превращалась в выбор одного из вариантов размещения лестничной клетки.
Распад принципов градостроительного регулирования привел к тому, что доходный дом с глухими боковыми стенами стал выглядеть смешным и жалким. Надлежало создать (и был создан) новый тип жилого здания вне контекста. Дом рассматривался как предмет, пригодный для постановки где угодно. Понимание урбанизма (градостроительства) как совокупности независимых элементов способствовало появлению тенденции в архитектурных решениях поступать «по- скульпторски» со всеми фасадами здания. Отход от старых правил вынудил быстрый поиск иных. Теории функционализма и конструктивной правдивости представляют собой попытки оправдать опирание какой-либо доктрины на постоянное основание.
Тео ван Дусбург, Геррит Ритфельд и Мис ван дер Роэ изучают неопластический язык «Стиля»; Адольф Лоос строит виллу Штейнера, желая убедить себя и других в том, что можно строить без украшений; Ле Корбюзье каждым новым своим проектом демонстрирует привязанность к пуристскому видению мира, наполненного типовыми объектами, а его здания начинают выполнять функции реквизита — бутылок, трубок, скрипок и рюмок, как на аналогичных живописных композициях Озанфана. Каждое здание, независимо от его значения и масштаба, было исключением, обещающим «новое», и имело целью стать доминантой в окружающем его пространстве.
Примером (одним из многих), относящимся к сравнительно недавнему времени (1949), могут быть действия Сыркуса. Проектируя театр в Лодзи, он сносит все вокруг, ибо «подходить к нему мы должны по отвратительным коридорам лодзинских улиц. Отцы города Лодзи, очевидно, не понимают, что в Варшаве сносят ряд зданий, хотя в Варшаве их так мало. Наш коллектив упрекали в том, что мы не посчитались с существующей застройкой и снесли окружающую театр застройку. Театр является общественным зданием и местом пропаганды искусства, которое развивает людей. Театр, организуя приходящих в него людей, должен организовывать и все то, что находится вокруг него. Поэтому мы все и снесли. Доминирует театр» .
Воззрения на роль здания в пространстве, в экстремальной форме выраженные в приведенном выше примере с театром, распространялись и на объекты другого назначения, включая жилые дома.
В 20-х годах программа возведения крыши над головой приобрела роль «орудия» для уничтожения старых привычек. Я все больше убеждаюсь, что в действительности речь меньше шла о жилище как таковом, а больше о значении, какое будет иметь здание в новом пространственном порядке мира индустриальной эпохи, а также о том, какие люди будут так жить и отдыхать.
Основной вопрос того времени — дом или жилье?— для авангарда не составлял проблемы. Ответ был однозначный — жилье!
Колею для будущего проектирования проложил Ле Корбюзье
Вряд ли какая другая из его работ оказала столь большое влияние на архитектурные воззрения, как опубликованный в 1922 г. проект «immeuble villas» (что можно перевести как «владельческие апартаменты» или проще «жилой блок»). Согласно Ле Корбюзье, «жилой блок предлагает новую формулу проживания в большом городе. Каждая квартира представляет собой по существу маленький домик с садом, расположенный либо выше, либо ниже» 36. В дополнение к жилищной программе в первом этаже располагались предприятия бытовых услуг и общественного питания, спортивные залы. Здесь произошла характерная трансформация идей Ховарда. В каждой квартире имелась обязательная большая лоджия, называемая садом. Уже не «город-сад», а «квартира-сад» должна была принести счастье будущим потребителям. Три года спустя в следующем варианте «жилого блока» Ле Корбюзье окончательно сформулировал свою доктрину.
Павильон Эспри Нуво на выставке декоративного искусства представлял собой пример исходной ячейки, выполненной в натуральную величину; совокупность таких ячеек и образует жилой блок. Город на три миллиона жителей, развешанный на стенах «примера»,— это множество блоков; «город-сад» и «квартира- сад» приобрели здесь свой наиболее тоталитарный и ужасающий портрет.
При этом возникает много вопросов: почему нельзя было проектировать невысокие дома, почему не использован опыт Соединенных Штатов, где жилищные проблемы решались путем строительства односемейных домов?— Поскольку этого не позволяло исключительно посткубистское видение мира, застроенного огромными объемами. Именно в 1925 г. Ле Корбюзье писал: «…градостроительный масштаб зданий в будущем должен увеличиться. Вполне очевидно, что здания должны все дальше отодвигаться от улицы, что образуемое при этом пространство будет все больше и больше, что мы сможем строить выше, в два-три раза выше существующих ныне пределов высоты» .
Концепция жилого блока с привязанными к нему основными элементами бытового обслуживания вдохновила наиболее радикальное крыло авангарда в послереволюционной России на создание «домов-коммун». Восторженное отношение к происходившим общественным переменам способствовало кристаллизации крайних воззрений. Борис Арватов в 1923 г. пишет в журнале ЛЕФ «о романтизме коммуны, а не об идиллии укромного гнездышка» 38, а Эль Лисицкий в 1930 г. провозглашает: «Центр тяжести от интимности и индивидуальности переместился на общие моменты и масштабность» 39.
Все дома-коммуны тиражировали схему «жилого блока» Ле Корбюзье. На этажах располагались одинаковые небольшие жилые помещения с входом из внутреннего коридора, а также зоны обслуживания.
В зависимости от варианта зона обслуживания включала либо только кухню, предназначенную для приготовления простейшей пищи, либо кухню и санитарные узлы. Прочие объекты бытового обслуживания — столовые, бытовые помещения, места для детских игр, киоски — находились в независимых низких частях, присоединенных к главному многоэтажному объему.
Хотелось бы подчеркнуть, что это уже только история, что Ле Корбюзье не осуществил своих проектов, а советское руководство в 1933 г. решительно выступило против трактовки жильца как кролика, квартиры как клетки, а дома как совокупности клеток.
В самом ли деле?
Теоретически не осмысленный период 1917— 1933 гг. позволил запроектировать и в 1963 г. построить в Гданьске («на Шуварах») два здания — карикатурное отражение того периода; вход в квартиры был из общего коридора, а санузлы расположены у лестничных клеток. Печальная необходимость возведения этих зданий — призраков прошлого — стала напоминанием о том, что в художественных идеях трудно сказать, что является прошлым, а что — настоящим и будущим.
Приведенный пример, бесспорно, принадлежит к числу крайних. Сегодня уже никто не подражает домам-коммунам и не провозглашает утопических лозунгов униформизма и безличности. Дискуссионной остается сама концепция «дома», обусловленная глубоко укоренившейся идеологией модернизма. На нескольких конгрессах CIAM расставлялись указатели, которые еще и сегодня определяют многие наши шаги. Первый конгресс в Ла-Сарраз в 1928 г. стал протестом против старого и ознаменовал собой создание организационных принципов всего современного движения.
Второй конгресс во Франкфурте-на-Майне в 1929 г. определил концепцию жилища как «квартиры для прожиточного минимума» (die Wohnung fiir da Existenzminimum). Его участники подписались под мнением, что задача архитектора заключается в удовлетворении самых насущных потребностей человека.
Темой третьего конгресса в Брюсселе (1930) также было жилище. Однако при этом была определена функция, которую оно должно выполнять,— ломка существующих градостроительных структур и замена их новыми, вытекающими из иного понимания роли города.
Анонимный обозреватель, которым, вероятно, был Сыркус, писал в 1931 г. в журнале «Архитектура и будовництво»: «Проблема рассматривалась в тесной связи с вопросом строительства городов. Ибо самое маленькое жилище оправдано только постольку, поскольку оно составляет ячейку рационально продуманного жилого массива или города… С этой точки зрения рассматривалась возможность «низкой, средней, высокой» застройки, которая должна была стать объединением минимальных стандартных жилищ» 4".
Четвертый конгресс, увенчавший всю акцию Афинской хартией (1933), завершает героический период CIAM, ибо потом происходит лишь постепенное разоблачение Утопии.
Первые четыре конгресса CIAM стали прологом драмы под названием «Дом». Отдельными актами пьесы стали огромные массивы-спальни, а эпилогом — уничтожение «жилых блоков» в Сент-Луисе в 1972 г.
Сегодня мы убеждены, что приобрели иммунитет к наследованию тенденций, выкристаллизовавшихся в течение наиболее агрессивного периода истории CIAM. Возможно, так оно и есть. В таком случае самое время заняться методами, предложенными для осуществления намеченных замыслов.
