Советский Союз к началу девяностых годов вошел в состояние глубокого системного кризиса. Попытки Горбачева оживить угасающий фантом Великой утопии успеха не имели. Вместе с экономическим спадом в обществе нарастали антикоммунистические и националистические тенденции. Союзные республики стремились к независимости.
За роспуском КПСС с ее мощными структурами и распадом социалистической идеологии последовал развал сверхдержавы. Россия с конца 1991 г. строила свое будущее как независимое государство. Ориентиром стали перспективы постиндустриального общества в русле общих закономерностей рубежа тысячелетий.
Переход от командно-административной экономики к свободному рынку начинался с дезорганизации государственных функций и изменения форм собственности. Разрушение сложившихся системных связей в экономике сопровождалось падением производства, инфляцией, социальными потрясениями. Нарастал разрыв между благосостоянием складывавшихся верхов общества и падением уровня жизни масс при вымывании среднего слоя. Начался демографический кризис.
Строительный комплекс, однако, сохранил свою жизнеспособность в большей мере, чем многие другие отрасли народного хозяйства, хотя во многих регионах его активность все же снизилась. Сохранилось и поле деятельности архитекторов, но ее цели и условия изменились.
Кончилось время государственной монополии и идеологического давления (но и автоматической обеспеченности работой). Архитектор теперь имел дело с конкретным заказчиком — индивидуальным или корпоративным. Труд его персонифицировался. Вместе с господством мощных строительных комбинатов отпал диктат строителей, открылся рынок строительных услуг, на котором зарубежные конкуренты заставили российских производителей подтягиваться к их уровню. Постсоветская архитектура включилась в игру по общепринятым правилам.
Ее не объединяла никакая общая концепция. Традиции авангарда и историзма были прерваны, а в «послехрущевское» время идеологический контроль и требования строителей препятствовали созданию новых принципов и традиций. Российская архитектура не могла подчинить новую ситуацию своей собственной парадигме. Контакты с архитектурой других стран толкали скорее к заимствованиям, чем к соревнованию, что делало невозможной борьбу за лидерство.
Стране, освободившейся от роли воплощенной утопии, нужно было утвердить свою собственную сущность, символами стабильности связать настоящее с потоком времени. Такая потребность общественного сознания преображалась в желание иметь «свой стиль»; последнее подчеркивали демократические власти, выступая в роли заказчиков (забывалось, что «стилем» определяется нечто уже установившееся, следствие устойчивого удовлетворения общественных потребностей и вкусов). Заказчики из нового слоя имущих, со своей стороны, стремились продемонстрировать свое преуспеяние, не имея развитой культурной основы.
Исчезло давление «системы», но ничто не обеспечивало упорядоченность и дисциплину, необходимые для осознанной системности городской ткани. Исчезло навязываемое усреднение, заказ на безликость; архитектору теперь требовалось иное — приводить к согласованию разнонаправленные стремления индивидуализировать каждое место и каждый объект. Чтобы не утратить преимущества индустриализации строительства, надо было преодолевать инерционность существующего производства, ориентируясь на идеал постфордизма, побеждающий унификацию.
Преобразование российской архитектуры началось без общего стратегического плана. Оно проявилось поначалу через персональные инициативы, возникавшие в столкновении с новыми задачами. Отметим и несколько «пионерных» работ начала девяностых, где поиск новых типов зданий побуждал и поиск нового архитектурного языка.
Как многофункциональный комплекс, «город в городе», создан «Парк-плейс» на Ленинском проспекте в Москве (1990-1992, архитекторы Я. Б. Белопольский, руководитель, Л. В. Вавакин, Н. В. Лютомский, Ю. Эрдемир). Он образован из трех корпусов от 7 до 24 этажей, объединенных вокруг атриума и продолжающей его галереи-пассажа. Жилища (всего их 333) связаны со стволами вертикальных коммуникаций галереями или внутренними коридорами. Все квартиры, кроме двухкомнатных, расположены в двух или трех уровнях, что облегчает организацию в них места работы, оборудованного компьютером и каналами ком- иуникаций. Покрытый светопрозрачными сводами атриум — центр и пространственный символ минисоциума. Вокруг его ярусов, связанных эскалаторами, сгруппированы офисы, магазины, рестораны, центры обслуживания, детский сад. Пассаж ведет к оздоровительно-спортивному комплексу. Всю площадь под периметром корпусов занимает подземный гараж на 370 автомашин. Автономность этого анклава, в пределах которого теоретически можно жить годами, была заказом еще советского МИДа, стремившегося изолировать в нем иностранцев; изначальный смысл отпал, но безопасная замкнутость сделала комплекс популярным среди «новых русских», эталоном нескольких замкнутых кондоминимумов с жилищами «люкс», включающими место для работы предпринимателей и людей свободных профессий.
Парк-плейс поставлен при въезде в плотно застроенный массив Москвы с юго-западного направления. Место предопределило необходимость развить его пространственную основу крупной пластикой галерей, балконов, коммуникационных стволов. В ней ощутима аранжировка переведенного в крупный масштаб языка форм российского конструктивизма и супрематизма; возникла энергично сформированная версия неомодернизма.
