Фернан Леже, продолжая опыт кубистов, заменил индивидуальность человека простым символом. Его полотна населены велосипедистами, гимнастами, рабочими. Профессию можно определить по одежде и реквизиту. Облик лишен индивидуальности,— это манекены, которые живут в упрощенном мире цветных форм как частицы безымянной толпы, населяющей полотна Джорджо де Кирико, Оскара Шлеммера, или представляют собой анатомические фрагменты в фотомонтажах Макса Эрнеста или Александра Родченко.
Ле Корбюзье обещал им открыть «глаза, которые не видят» на индустриальную современность. Искусственный язык эсперанто был создан Людовиком Замен- гофом в 1887 г. Сегодня, когда мы убеждены, что освободились от давящего на нас балласта универсалистских капризов, следует вспомнить, что тысячи эсперантистов во всем мире продолжают изучать этот язык, издают на нем журналы, проводят конгрессы.
Одежда в виде комбинезона для всех и на все случаи жизни была предложена Татлиным. Авторы павильона «Эспри Нуво» должны были знать, что в 1925 г., когда он строился, четверть английских женщин обрезали себе волосы, что семь миллионов женщин посещением парикмахерской подтвердили свое одобрение моды на современность, т. е. на безы- мянность, унификацию.
Единичные случаи, факты, эффектные демонстрации, которые, возможно, и давали тогдашней прессе повод для сенсационных заголовков, для нас, живущих сегодня, являются цепью событий, закодировавших образ эпохи, цель которой заключалась в скорейшем заселении чудесных архипелагов Утопии.
Мечты о человеческом счастье, основанном на предположении, что идеальные государства будут объединять всех граждан, свободных от недостатков и руководствующихся в своих поступках велениями чувств высшего порядка, отличаются от религий, обещающих только помощь, а иногда награду или наказание, но в действительности мирящихся с существованием добра и зла. В великих утопиях индустриальной эпохи промышленное общество — добровольное объединение святых.
А сами творцы? Отвечают ли они образцу, намеченному для других? Жан-Жак Руссо еще в XVIII в. на вопрос Академии: «Будет ли возрождение наук и искусств способствовать очищению нравов?» пророчески отвечал «Нет!» Его предсказание полностью сбылось.
Широко известна фракционная борьба между отдельными течениями авангардизма; нужно было поработать локтями, чтобы занять свое место в истории. Ссоры друзей, клевета, публичные скандалы стали неотъемлемыми элементами пейзажа тех лет. Ведь добиться можно было так многого — господства над душами, верящими в нарисованный на бумаге мир будущего искусства. Крушение идеализации наук и техники произошло в середине 60-х годов. Энергетический кризис был сигналом, что утопия производства человеческого счастья путем создавания вещей не сбылась. В качестве граничной даты здесь можно принять 1968 г. Он ознаменовался появлением на улицах Парижа баррикад из автомобилей — этих символов технической цивилизации, сорванными фестивалями, движением хиппи и осознанием экологической угрозы. В искусстве начинается период терпимости и плюрализма, а в архитектуре Чарльз Дженкс дает ему имя постмодернизма.
Эрнест Шумахер в 1973 г. названием своей книги «Малое прекрасно — взгляд на мировое хозяйство (экономику) в предположении, что человек что-то значит» провозглашает конец одной эпохи и начало следующей.
Большое должно было быть прекрасным
На рубеже XIX и XX вв. появляются первые идеальные города индустриальной эпохи. С точки зрения влияния на дальнейшие пути градостроительной мысли важнейшими из них были предложения «города-сада» Эбенизера Ховарда (1902) и «индустриального» города» Тони Гарнье (1904). Ховард, оперируя сплавом понятий, определяемых словами «город» и «сад», привил своим преемникам и последователям видение счастливой жизни среди фруктовых деревьев, цветов, извилистых тропинок и беседок. Именно он и Поль Сезанн со своим определением природы как совокупности кубов, призм, цилиндров и сфер создали основы для принадлежащего Ле Корбюзье определения архитектуры как замечательной игры объемов, купающихся в солнечных лучах.
Посткубистское видение стоящего посреди зелени объекта было подхвачено в межвоенный период архитектурным авангардом и записано в Афинской хартии как основная заповедь, подлежащая неукоснительному выполнению. Чтобы это стало возможным, следовало разбить существующие законы и правила градостроительного проектирования.
Инструмент предложил Гарнье. Его проект здания банка получил высшую премию Школы изящных искусств, так называемую Римскую премию, дававшую право поездки в Рим и возможность разработки в течение года избранной темы. Выпускник школы, признанной оплотом традиционализма, проектирует «индустриальный город».
Значение этой рабты следует рассматривать в двух плоскостях.
Во-первых, с чисто профессиональной точки зрения проект города XX в. был разработан с невиданным размахом и подробностью, начиная от градостроительной концепции, планировки кварталов, решения общественных зданий и кончая детальной резработкой помещений, кухонь и коридоров.
Во-вторых, по существу выполненное разделение на зоны проживания, обслуживания, отдыха и производства провозгласило актуальную и сегодня доктрину, предписывающую расчленение городского организма на независимые функциональные зоны. Этот проект положил начало ряду многочисленных последовательных вариантов городских центров, застроенных небоскребами, и жилых районов, заполненных все более и более схематичными объектами — корпусами.
В проекте «индустриального города» железнодорожный вокзал (в соответствии с мечтами Сен-Симона, согласно которому железная дорога должна была уничтожить нации, способствуя созданию одной большой человеческой семьи) был точкой пересечения двух осей. Вдоль одной из них развивались промышленность, шахты, металлургические заводы, верфи и порты, вдоль другой — жилая застройка, школы, административные центры, зоны отдыха. Совокупность же, соединяемая или, как показала позднейшая практика, разделенная транспортом, была первым (такого масштаба) изобразительным осуществлением теории со- циалистов-утопистов, т. е. разделения мест труда и проживания. Использованная им композиционная схема впоследствии неоднократно повторялась, причем наиболее известным примером является новая столица Бразилии, созданная Лусио Костой и Оскаром Нимей- ером.
Работа Гарнье быстро завоевала большую популярность. Даже не признававший авторитетов Ле Корбюзье через много лет сознался, что в 1907 г. он приезжал в Лион специально для встречи с ее автором. Автор «индустриального города» проявил удивительно трезвый реализм, когда посчитал свою разработку лишь теоретической моделью, а в своей непосредственной проектной практике учитывал возможности Лиона и, пожалуй, традиционные ожидания потребителей. Его продолжатели из рядов авангарда, увы, поставили знак равенства между утопией и действительностью, между чертежом и жизнью; русские «производственники»— между формой нового города и изменением общественных отношений; западно-европейские функционалисты — между будущим и новым искусством. Любая из этих идей наталкивалась на препятствие градостроительного характера, координирующего (благодаря своим законам) облик здания, процент застройки территории и, что, важнее всего, создающего традиционные площади, улицы, бульвары…
