В XVIII веке Россия более интенсивно, чем раньше, входит в сферу секуляризированной культуры, что особенно отчетливо стало сказываться в период классицизма. В эпоху Просвещения универсальным познавательным принципом признавался приоритет разума или, что то же самое, «естественного закона». (При этом европейский, а затем и русский, рационализм XVII-XVIII вв., как правило, не только не исключал, но предполагал существование Бога, как «гаранта разумности мироздания» ).
В области градостроительства стала забываться идея освященности того или иного места храмами. Дихотомия ‘хаос-космос’ трансформировалась в оппозицию разумного или неразумного устройства поселения. Признаком разумности в области градостроительства стало, прежде всего, хорошо известное «ре- гулярство», которое было специфическим проявлением стремления рационализма все организовывать методами математики. (Как указывал М.А. Барг, Вольтер считал понятие природы всего лишь «поэзией», если за ним не стоит математика; Фонтенель был убежден, что труд по вопросам этики, политики, риторики будет лучше, если он будет выполнен рукой геометра34).
Храмы для многих (но не для всех) перестали осознаваться объектами, освящающими город, стали всего лишь одной из групп общественных зданий. В многотомной книге И. Лема, вышедшей в 1792-1794 гг., говорилось, что гражданская архитектура «производит разные строения, нужные к употреблению в жизни человеческой, как то: священные храмы, государственные дворцы, частные дома, театры и разные другие общенародные здания»35. Такое понимание роли храма в ряде случаев сказалось на определении его места в структуре города. Так, регулярная планировка Костромы была сориентирована на торговую площадь, а холм, на котором стоял городской собор, оказался выключенным из центричной планировочной структуры. Собор просто соседствовал с торговым центром, это обеспечивало ему ведущую роль в городских панорамах, но не во внутренней организации города.
В Петербурге центром планировки Адмиралтейской стороны стала башня Адмиралтейства, а Исаакиевский собор занял по отношению к ней фланговое положение. До возведения в середине XIX в. храма по проекту О. Монферрана композиционная роль главного городского собора была вообще весьма скромна: деревянная колокольня постройки Г. Маттарнови сгорела еще в 1735 г., здание по проекту 1768 г. А. Ринальди почти сорок лет стояло недостроенным, в 1802 г. оно было со значительными упрощениями завершено В. Бренной и получилось небольшим и маловыразительным36. Это и заставило уже в 1818г. начать новое строительство, порученное О. Монферрану. Наиболее внушительным по своей выразительности храмом все это время оставался Петропавловский собор. Но его положение на Заячьем острове ставило храм в обособленное по отношению к городу положение. Шпиль его колокольни господствовал над простором Невы, но его связь с застройкой города была весьма слаба. Ситуация отчасти напоминала сложившуюся в Костроме.
Весьма примечательно, что в Петербурге церковные и светские доминанты на равных участвуют в формировании композиции центра. Долгое время основными доминантами были шпиль Петропавловского собора и шпиль с кивером Адмиралтейства Коробова. После перестройки Адмиралтейства А. Захаровым подобие шпилей этих двух доминант стало практически полным.
Появившаяся возможность использовать в одинаковой композиционной роли церковные и светские доминанты говорит о том, что вертикали храмов стали не только знаками присутствия особого рода сооружений, но в значительной мере — просто композиционными акцентами в городском пространстве. Главная улица регулярной планировки Твери была сориентирована на соборную колокольню Шумахера, но опасно делать вывод, что этим подчеркивалось центральное положение городского собора. В первом перепланированном губернском городе, образцом для которого, естественно, был Петербург, соборная колокольня могла выполнять, прежде всего, роль шпиля Адмиралтейства.
Наряду с появлением новой, формально-композиционной роли храмов, с установлением их нового места в структуре города во многом сохранялись и прежние представления о значении храма в поселении. Это было следствием сохранявшейся традиционной религиозности в самых различных кругах общества, в том числе — и образованного. Это видно из писем, мемуаров и дневниковых записей Д.И. Фонвизина, Е.П. Яньковой, В.А. Жуковского и др.37 Устойчиво религиозной была основная масса населения. Значительным было уважение ко многим старым храмам, как почитаемым святыням. В деле 1770 г. об исправлении фресок в трех московских соборах указывалось, что «велико почтение к древности сих храмов в простом народе»38 39. В 1783 г. Екатерина II требовала, чтобы к поновлению росписей московских соборов привлекались не светские, а духовные живописцы, и чтобы они «производили свою работу с благопристойностью, приличной храмам освященным» .
